Эти каменные или деревянные общинные «дома–блоки» центральной и западной части Франции немного напоминают большие деревянные дома крупных семейных общин Восточной Европы, например существовавших до конца XIX века общин Па л от и Матиош в Венгрии[432].
Во Франции дома семейных общин могли иметь разную форму: большие «дома–блоки», базиликальные в плане, часто встречались в Ниверне; другим местностям были свойственны длинные дома с многочисленными галереями — такие дома подходили для сообществ, состоящих из нуклеарных семей; иногда даже, как в Керси, встречались многоэтажные дома. Как и крестьянские дворы Иль–де–Франса или хозяйства Прованса, жилища больших сельских общин претерпевали многократные изменения с течением времени — достраивались, разделялись, перестраивались, оказывались заброшенными.
Наряду с большими домами, в которых протекала общественная и частная жизнь членов общины, существовали и другие формы жизни сельских семейных сообществ, без сомнения, основанные на менее строгих правилах совместного проживания. Вместо одного большого дома общинники селились в нескольких соседних домах, отделенных один от другого. «Это имело место в Буашо в начале XVI века, в Шипадьере, где проживала община Шипо, состоявшая из тридцати трех человек, двадцать четыре из которых были дети. Две семьи разместились в старинных домах, третья „во вновь построенном доме", четвертая — в доме и амбаре, „переоборудованном под жилье"»[433].
Становление и распад семейных общин
Была ли эта форма общинной жизни стабильной или говорила о скором распаде такого типа общественных отношений? Анализ документов, подтверждающих собственность на землю в центральных провинциях, позволил определить относительные размеры семейных групп общинников. Его результаты показывают, что в XV веке от 60 до 90% населения, в частности в Оверни, объединялись в группы, состоящие из братьев, или свояков, или родителей и нескольких детей. Эти группы иногда были достаточно крупными, иногда не очень. Это явление наблюдалось и в XVI веке. В этот период, как, впрочем, и во все остальные, многие общины распадались, в основном по соображениям материального порядка (бедность, захваты), а другие, наоборот, формировались. Уже доказано, что знаменитая община Киттар–Пинон, якобы существовавшая с незапамятных времен — в XVIII веке полагали, что ей около пятисот лет, — на самом деле была основана в конце XVI века тремя братьями, сыновьями Жана Киттара, крестьянина из деревни Пинон.
В XVI веке и позже из отдельных распавшихся семейных общин образовывались деревни. Ж. Шифр приводит примеры: «В Отюнуа в результате распада между 1500 и 1514 годами общины Шез возникли две деревушки — Нижний Шез и Верхний Шез. Несколько лет спустя они получат названия Боннар и Пелетье, которые сохранились до наших дней».
В тех регионах, где сельские семейные общины имели наибольшее распространение, после их распада возникли многочисленные деревни, в наименованиях которых можно обнаружить следы когда–то существовавших общин. Часто они называются по фамилии основателя с префиксом «Chez»[434]: Ше–Фьято, Ше–Бланше в Лимузене; Ше–Пиффто, Ше–Жанте в Шаранте; Ше–Ганья, Ше–Барью в регионе Тьер. В других случаях, причем в тех же регионах, деревня может называться просто по фамилии с префиксом «Les», указывающим на множественное число. В трех деревнях в регионе Тьер–Ле–Монданьо, Ле–Феррье, Ле–Гарнье — существуют до сих пор; в XVIII веке члены общин Гарнье и Киттар, расположенных рядом друг с другом, охотно брали в жены соседок. Тем не менее существование большого количества патронимических деревень, в частности в Верхнем Провансе, никоим образом не свидетельствует об их общинном происхождении, потому что в Верхнем Провансе, как и во многих южных регионах, никогда не было семейных общин. Родственники жили по соседству, но отдельно друг от друга, и из этих соседних домов в Провансе образовались патронимические деревни.
Было бы очень заманчиво объяснить наличие или отсутствие семейных общин разными юридическими условиями у крестьян Центральной и Южной Франции. На Юге крестьянам удалось гораздо раньше освободиться от многих феодальных повинностей, в отличие от некоторых регионов Оверни, Бурбонне или Бургундии, где эти повинности существовали даже в XVIII веке. В этих местах права крестьянина на обрабатываемый им надел земли были ограничены, а в случае отсутствия прямого наследника–сына, живущего в доме отца, этот надел мог перейти в руки сеньора. Избежать «права мертвой руки», то есть права феодала изъять после смерти крестьянина часть его имущества, в большинстве случаев лучшую, можно было благодаря правилу «совместного проживания в течение одного года и одного дня»: крестьянин мог присоединиться к общине своих родственников, даже достаточно дальних, и таким образом сохранить свое имущество. Отсюда — широкое распространение семейных общин в регионах, где применялось «право мертвой руки». Это соображение приводят многие авторы начиная с XVIII века, но, надо сказать, это лишь одно из объяснений феномена семейной общины, наряду со многими другими — экономическими, социальными, эмоциональными.
Крупные семейные сельские общины наряду с эгалитарными и одноветвевыми семьями сформировали оригинальную модель общественного устройства. Их сложная организация поучительна. С одной стороны, они имеют нечто общее с системой одноветвевой семьи (stem family), с другой — частично используют принципы эгалитарной системы. По экономическим и демографическим причинам внутри общин, даже самых многочисленных, не могут жить дети всех ответвлений. Numerus clausus (то есть установленное ограничение количества кого–либо, в данном случае — численности семейной общины) требует исключения из общины какого–то количества индивидов в каждом поколении. Как пишет Феге по поводу общин региона Тьер в статье «Моравы, или объединенные братья» («Энциклопедия», т. X), «каждая из этих семей образует разные ветви; отпрыски этих ветвей заключают браки между собой таким образом, чтобы в каждом доме оставался лишь один сын, который будет продолжать род после смерти отца». Дети, покидающие общину, получают определенную сумму денег и лишаются прав на общее имущество. Это напоминает уход младших детей из родительского дома в одноветвевых семьях Юга.
В противоположность одноветвевой семье, в основе которой лежит проживание женатого сына в доме отца до его смерти и дальнейшее наследование имущества, в семейные общины каждый общинник вносит свою долю, унаследованную от предков. С появлением нового члена общины (например, благодаря браку) в общину поступает его доля, но это не очень влияет на функционирование сообщества в целом. Формально это напоминало эгалитарную систему, но в реальности все обстояло сложнее: при вступлении в общину через заключение брака одновременно вносилась и доля общего имущества, и приданое.
Руководство большими общинами осуществлялось не патриархальными методами. Глава общины избирался пожизненно всеми членами сообщества. Благодаря анализу нотариальных актов XVIII века, предметом которых были выборы, известны личности избранных глав общины Киттар–Пинон. В 1705 году был избран Анне Киттар: ему было только тридцать семь лет, и он наследовал не своему отцу, а дяде, Блезу Киттару, несмотря на то что у этого Блеза были собственные сыновья того же возраста. По крайней мере, в общине Киттар–Пинон власть не принадлежала старейшинам и не передавалась по наследству от отца к сыну в старшей ветви рода.
Миф и утопия
В 1755 году Жоашен Феге де Вильнев описал большую семейную общину Киттар–Пинон в Journal economique; позже, десять лет спустя, опубликовал статью «Моравы, или объединенные братья»; в дальнейшем она получила распространение благодаря швейцарскому врачу Х.К. Хирцелю, а также маркизу Мирабо и другим физиократам. Эту удачную модель общественного и семейного устройства превозносили многие французские экономисты и агрономы. Мифический образ идеального социального устройства, одновременно патриархальный и демократический, был очень популярен в последние годы XVIII века и вызывал сопротивление революционному шоку.
«Статуты города Удэна, составленные совместно проживающими членами семьи Р.» («Statuts du bourg d’Oudun compose de la famille R. vivant en commun») Никола Ретифа Де Ла Бретона входят в состав «Совращенного поселянина», изданного в 1776 году. Речь идет об утопической структуре, делается явный намек на «сплоченные овернские семьи». Ретиф восхваляет «полное равенство всех детей», но признает, что «они подчинялись старшему сыну в семье». Общий зал с печью, находящийся в придуманном автором «Жизни отца моего» доме, «вмещал тысячу человек; это была общая трапезная».
432
Gunda B. The ethnosociological structure of the Hungarian extended family / Journal of Family History. Spring 1982. P. 40–52.
433
Chiffre J. La maison commune et les differents batiments de la caummunaute familiale. Numero special «Avec les Parsonniers», colloque de Clermont—Ferrand // Revue dAuvergne. 1981. T. 95. No. 486. P. 273.