Частная жизнь–значит тайная жизнь
Рассказать о частной жизни самих революционеров очень трудно. Мемуары крупных политических деятелей до удивления безлики; они почти полностью посвящены жизни публичной, как и мемуары их предшественников из прежних времен, и большая часть аспектов частной жизни — любовь, супружество, здоровье — остается в тени, как если бы авторы этих мемуаров не имели ничего общего с великим экспериментом по созданию новой нации. Даже в мемуарах, написанных в более позднее время, подробностей крайне мало. Ларевельер–Лепо[12], закончивший писать мемуары к 1820 году и посвятивший множество страниц рассказам о своих первых любовных похождениях, лишь в одной главе из трех томов рассказывает о своей «частной жизни до Революции». Такое впечатление, что частная жизнь автора закончилась с началом Революции и возобновилась только с его уходом из публичной сферы. «Одним из самых ярких обстоятельств [его] частной жизни» была встреча в юности с будущим депутатом Леклерком (от департамента Мен–и–Луара) в коллеже Анжера. Все его воспоминания о прошлом покрыты флером опыта публичной жизни в эпоху Революции. Единственные эпизоды частной жизни, о которых Ларевельер–Лепо повествует в своих мемуарах, посвящены важнейшим событиям его семейной жизни: выбору супруги и чувствам к ней и детям. Когда же он подробно описывает свой революционный опыт, он тщательным образом обходит все, что не связано с политикой. Смешивать публичное и частное было не принято.
Даже сама мадам Ролан[13] писала весьма условно. Зная, что ее ждала гильотина, она оставила нам «Исторические заметки о Революции», которые, как и мемуары политических деятелей, представляют собой политический дневник. В то же время в «Мемуарах», в которых она описывала свою частную жизнь, она обращалась к годам юности: «Я решила использовать время, которое провожу в заключении, для рассказа о том, что мне было свойственно». Она в деталях описывает свою жизнь в родительском доме и гораздо больше внимания уделяет чувствам, чего не делал Ларевельер–Лепо. Она с болью говорит о смерти матери; равнодушно рассказывает о первых встречах с господином Роланом: «Его солидность, характер, привычки, посвященные лишь работе, делали его для меня, так сказать, бесполым, или философом, существовавшим лишь в сфере разума».
В письмах, написанных в 1780‑е годы, мадам Ролан удалось соединить горячий интерес к политическим событиям с неменьшим вниманием к деталям повседневной жизни. Но в дальнейшем событий становится так много, что, полностью поглощенная общественной жизнью, мадам Ролан не сможет стать мадам де Севинье Революции, ее погружение в бурную политическую жизнь не оставит ей времени на досужую переписку. Признавая, что Революция нанесла удар по частной жизни, она писала 4 сентября 1789 года: «Честный человек может освещать себе путь факелом любви только в том случае, если этот факел будет зажжен от священного огня любви к родине». 1789 год был демаркационной линией в ее частной жизни, как и в национальной политике. Более личные «Частные мемуары» мадам Ролан охватывают лишь дореволюционный период. Уже зная, какая судьба ее ждет, мадам Ролан все же говорит о своих чувствах к дочери: «Пусть ей удастся в мире с собой и в безмятежности выполнить трогательный долг жены и матери». Участие в публичной жизни уничтожило частную жизнь этой женщины; для своей дочери она хотела другой судьбы.
Жизнь и смерть в эпоху Революции
То немногое, что известно об интимных чувствах людей в последнее десятилетие XVIII века, показывает их большую озабоченность прежде всего ходом Революции, затем созиданием Империи. Так или иначе, все эти события затронули каждую семью: сыновья уходили на войну, священников изгоняли, церкви, до того как были заново освящены, превращались в общественные места, земли продавались с молотка, потом выкупались возвращающимися из эмиграции бывшими хозяевами, свадьбы не праздновались так, как раньше, и стал возможен развод. Влияние политики коснулось даже имен людей. В 1793–1794 годах детей называли Брут, Муций Сцевола, Перикл, Марат, Жеммап[14] и даже Челнок (Navette), Свекла (Betterave) или Жатва (Messidrice[15]). Чаще всего революционные имена получали мальчики, в особенности незаконнорожденные или подкидыши. Мода на революционные имена прошла быстро, но время от времени и в начале XIX века то тут, то там появлялись Прериали[16], Эпикуры–Демокриты или Марии–Свободы (Marie‑Liberté).
12
Луи–Мари де Ларевельер–Лепо (1753–1824) — французский политик периода Революции, член Национального собрания и Конвента, жирондист; в 1795–1799 годах–член Директории.
13
Манон Жанна Ролан де Ла Платьер (1754–1793) — хозяйка литературного салона, писательница, жена экономиста и министра Жан–Мари Ролана де Ла Платьер.
14
Жеммап — деревушка в современной бельгийской провинции Эно, близ которой в ноябре 1792 года французские войска одержали победу над австрийцами.
15
Мессидор — десятый месяц революционного календаря (19 июня — 18 июля). Взятие Бастилии, ознаменовавшее начало Великой французской революции, произошло 14 июля. Советским аналогом имени Мессидриса можно назвать имя Октябрина.