Озабоченность революционными событиями можно также проследить по некоторым письмам и автобиографиям, написанным малоизвестными людьми. В дневнике Менетра, парижского стекольщика, читаем о его жизни в эпоху Революции. В его речи встречаются «термидорианские» обороты: «Французы почувствовали запах крови… [Робеспьеровский Конвент был] сборищем разрушителей, мстительных людишек, желавших погубить одну партию и заменить ее другой». Рюо, хозяин книжной лавки в Париже, в письмах к брату в подробностях рассказывает о суете парижской политической жизни и практически полностью опускает все остальное. Однако оба они говорят о жизни своих семей (но не так подробно, как писала в «Мемуарах» мадам Ролан). Рюо прерывает переписку после смерти своего единственного сына, говоря в отчаянии: «Лихорадка или врач лишили нас самого дорогого, что было у нас в жизни. К чему теперь жить?» Менетра упоминает о раз воде и повторном браке своей дочери и выражает надежду, что она забудет «тяготы и горести, пережитые с первым ужасным мужем». В самый тяжелый для всех 1795 год он с гордостью сообщал: «Я жил очень хорошо. <…> Мы ни в чем не испытывали недостатка… очень хорошо ели».
Те же, чьи дела шли хуже, оставили меньше свидетельств о своей частной жизни. Уровень смертности был самым высоким в 1794,1804 и 1814 годах (но самая высокая смертность наблюдалась в 1847‑м). В кризисные годы количество самоубийств достигает максимума. Больше всего их было между VI и IX годами, а во времена Империи все рекорды по самоубийствам были побиты в 1812 году. При Наполеоне в Париже происходило в среднем сто пятьдесят самоубийств в год, чаще всего люди топились в Сене. Среди самоубийц преобладали мужчины — их было втрое больше, чем женщин: без сомнения, сказывается крайне отрицательное отношение к самоубийству со стороны католической церкви, которая традиционно оказывала более сильное влияние на женщин, нежели на мужчин. Так заканчивали свою жизнь не только бродяги и разные темные личности: среди самоубийц было немало сломленных жизненными невзгодами людей, потерявших надежду на хоть какой–то поворот к лучшему. После них мало что оставалось: изношенная одежда и свидетельства родственников, друзей и соседей, пришедших опознать тело. О сокровенных чувствах этих несчастных нам известно лишь то, что они были в глубоком отчаянии и не могли продолжать жить.
Маркиз де Сад и сексуальная революция
Говоря о частной жизни в эпоху Революции, мы вынуждены опираться на количественные данные социальной истории (количество разводов и самоубийств) и на прямые свидетельства некоторых представителей элиты, записавших свои «частные мысли». Нам мало что известно о том, что происходило в душах простых людей. О чем думали солдат в палатке, заключенный в камере, жена революционера, занятая приготовлением обеда, водонос, который мерил шагами улицы или страдал от бессонницы в своей постели? Мы даже не можем быть уверены, что эти мысли имели какое–то значение для людей, живших в революционный период. Однако есть такой феномен, как маркиз де Сад, и его ни в коем случае нельзя не упомянуть при написании истории частной жизни. В своих записках де Сад исследовал крайние проявления сексуальности, безусловно, важнейшего аспекта частной жизни; его исследования до сих пор во многом определяют человеческое сознание. Вряд ли появление наиболее значительных произведений маркиза де Сада в промежуток между 1785 и 1800 годами (а также нескольких других, предшествующих его смерти в 1814 году) было случайностью.
Ничто в юности Донасьена Альфонса Франсуа де Сада не предвещало того, что из–под его пера выйдут «Жюстина», «Философия в будуаре» и «Сто двадцать дней Содома». Юный де Сад учился в лицее Людовика Великого, после чего поступил в королевскую армию, как многие другие молодые представители знати, наследники дворянских титулов. В двадцать три года он женился и несколько месяцев спустя по письму с печатью попал в заточение в Венсенский замок за «возмутительный дебош», что положило начало длинной карьере либертина, прерываемой тюремными заключениями. Между 1778 и 1790 годами он проводит одиннадцать лет в Венсенском замке и в Бастилии и после 1801 года больше не выйдет на свободу (1803–1814 годы он проведет в психиатрической лечебнице в Шарантоне). Несмотря на благородное происхождение, маркиз де Сад выживет в революционном Париже, будет писать пьесы и даже служить чиновником в секции Пик[17], прежде чем на долгие месяцы попадет в ту же тюрьму, куда был заключен Лакло.
17
В годы революционного режима Париж был разделен на секции–это была новая модель городского управления. Маркиз де Сад жил недалеко от Вандомской площади. Секция получила название «Пик» (section des Piques).