Жизнь и смерть в эпоху Революции
То немногое, что известно об интимных чувствах людей в последнее десятилетие XVIII века, показывает их большую озабоченность прежде всего ходом Революции, затем созиданием Империи. Так или иначе, все эти события затронули каждую семью: сыновья уходили на войну, священников изгоняли, церкви, до того как были заново освящены, превращались в общественные места, земли продавались с молотка, потом выкупались возвращающимися из эмиграции бывшими хозяевами, свадьбы не праздновались так, как раньше, и стал возможен развод. Влияние политики коснулось даже имен людей. В 1793–1794 годах детей называли Брут, Муций Сцевола, Перикл, Марат, Жеммап[14] и даже Челнок (Navette), Свекла (Betterave) или Жатва (Messidrice[15]). Чаще всего революционные имена получали мальчики, в особенности незаконнорожденные или подкидыши. Мода на революционные имена прошла быстро, но время от времени и в начале XIX века то тут, то там появлялись Прериали[16], Эпикуры–Демокриты или Марии–Свободы (Marie‑Liberté).
Озабоченность революционными событиями можно также проследить по некоторым письмам и автобиографиям, написанным малоизвестными людьми. В дневнике Менетра, парижского стекольщика, читаем о его жизни в эпоху Революции. В его речи встречаются «термидорианские» обороты: «Французы почувствовали запах крови… [Робеспьеровский Конвент был] сборищем разрушителей, мстительных людишек, желавших погубить одну партию и заменить ее другой». Рюо, хозяин книжной лавки в Париже, в письмах к брату в подробностях рассказывает о суете парижской политической жизни и практически полностью опускает все остальное. Однако оба они говорят о жизни своих семей (но не так подробно, как писала в «Мемуарах» мадам Ролан). Рюо прерывает переписку после смерти своего единственного сына, говоря в отчаянии: «Лихорадка или врач лишили нас самого дорогого, что было у нас в жизни. К чему теперь жить?» Менетра упоминает о раз воде и повторном браке своей дочери и выражает надежду, что она забудет «тяготы и горести, пережитые с первым ужасным мужем». В самый тяжелый для всех 1795 год он с гордостью сообщал: «Я жил очень хорошо. <…> Мы ни в чем не испытывали недостатка… очень хорошо ели».
Те же, чьи дела шли хуже, оставили меньше свидетельств о своей частной жизни. Уровень смертности был самым высоким в 1794,1804 и 1814 годах (но самая высокая смертность наблюдалась в 1847‑м). В кризисные годы количество самоубийств достигает максимума. Больше всего их было между VI и IX годами, а во времена Империи все рекорды по самоубийствам были побиты в 1812 году. При Наполеоне в Париже происходило в среднем сто пятьдесят самоубийств в год, чаще всего люди топились в Сене. Среди самоубийц преобладали мужчины — их было втрое больше, чем женщин: без сомнения, сказывается крайне отрицательное отношение к самоубийству со стороны католической церкви, которая традиционно оказывала более сильное влияние на женщин, нежели на мужчин. Так заканчивали свою жизнь не только бродяги и разные темные личности: среди самоубийц было немало сломленных жизненными невзгодами людей, потерявших надежду на хоть какой–то поворот к лучшему. После них мало что оставалось: изношенная одежда и свидетельства родственников, друзей и соседей, пришедших опознать тело. О сокровенных чувствах этих несчастных нам известно лишь то, что они были в глубоком отчаянии и не могли продолжать жить.
Маркиз де Сад и сексуальная революция
Говоря о частной жизни в эпоху Революции, мы вынуждены опираться на количественные данные социальной истории (количество разводов и самоубийств) и на прямые свидетельства некоторых представителей элиты, записавших свои «частные мысли». Нам мало что известно о том, что происходило в душах простых людей. О чем думали солдат в палатке, заключенный в камере, жена революционера, занятая приготовлением обеда, водонос, который мерил шагами улицы или страдал от бессонницы в своей постели? Мы даже не можем быть уверены, что эти мысли имели какое–то значение для людей, живших в революционный период. Однако есть такой феномен, как маркиз де Сад, и его ни в коем случае нельзя не упомянуть при написании истории частной жизни. В своих записках де Сад исследовал крайние проявления сексуальности, безусловно, важнейшего аспекта частной жизни; его исследования до сих пор во многом определяют человеческое сознание. Вряд ли появление наиболее значительных произведений маркиза де Сада в промежуток между 1785 и 1800 годами (а также нескольких других, предшествующих его смерти в 1814 году) было случайностью.
Ничто в юности Донасьена Альфонса Франсуа де Сада не предвещало того, что из–под его пера выйдут «Жюстина», «Философия в будуаре» и «Сто двадцать дней Содома». Юный де Сад учился в лицее Людовика Великого, после чего поступил в королевскую армию, как многие другие молодые представители знати, наследники дворянских титулов. В двадцать три года он женился и несколько месяцев спустя по письму с печатью попал в заточение в Венсенский замок за «возмутительный дебош», что положило начало длинной карьере либертина, прерываемой тюремными заключениями. Между 1778 и 1790 годами он проводит одиннадцать лет в Венсенском замке и в Бастилии и после 1801 года больше не выйдет на свободу (1803–1814 годы он проведет в психиатрической лечебнице в Шарантоне). Несмотря на благородное происхождение, маркиз де Сад выживет в революционном Париже, будет писать пьесы и даже служить чиновником в секции Пик[17], прежде чем на долгие месяцы попадет в ту же тюрьму, куда был заключен Лакло.
До 1789 года де Сад был отъявленным распутником–либертином; в революционные годы он стал еще более смелым автором: в течение десяти лет, последовавших за первой публикацией в 1791 году, трехсотстраничная «Жюстина» выдержит шесть изданий. В 1797 году появится «Новая Жюстина» — в романе будет восемьсот десять страниц; в романе «Жюльетта», увидевшем свет в том же году, более тысячи страниц. «Алина и Валькур» и «Философия в будуаре» будут опубликованы в 1795 году. За «Жюстину» началась газетная травля де Сада, а за «Новую Жюстину» и «Жюльетту» он будет приговорен к тюремному заключению и уже не выйдет на свободу. Количество изданий и долгая слава «Жюстины» свидетельствуют о том, что де Сад был весьма известен в годы Революции. «Лолотта и Фанфан» (1788), наиболее известный роман Дюкре–Дюминиля, экстравагантного автора сентиментальных романов, близкого к английской писательнице Анне Радклиф, тоже выдержал не менее десяти изданий, но Дюкре–Дюминиль был самым популярным автором своего времени. По оценкам, между 1790 и 1814 годами вышло в свет от четырех до пяти тысяч романов; интерес к ним подогревался появлением в Париже все новых читальных залов начиная с 1795 года, и творчество де Сада стало весьма заметным явлением.
Декларация прав Эроса
«Философские сказки» маркиза де Сада подрывали революционный идеал не тем, что отказывались от него, но тем, что доводили его логику до крайности, до самого отвратительного результата. Согласно Морису Бланшо, «он формулирует некую Декларацию эротических прав», в которых естество и разум обслуживают эгоизм, возведенный в абсолют. Во всем его творчестве прослеживается триумф порока и поражение добродетели. Сад заявляет: «Я в ее [природы] руках — лишь механизм, который она вертит как хочет». В новом мире всеобщего абсолютного равенства лишь сила, иногда грубая и жестокая, имеет значение. Происхождение, привилегии, сословные различия — все меркнет перед лицом революционного беззакония (в привычном значении слова «закон»). Свобода, равенство и даже братство в творчестве Сада прославлялись и одновременно с этим извращались. Свобода стала правом на поиск удовольствий с полнейшим презрением к закону, условностям, желаниям других (и эта свобода, безграничная для мужчин, как правило, оборачивалась рабством для их избранниц). Никто не имел права на удовольствия по рождению — все были равны, но выигрывали в борьбе за удовольствия наиболее безжалостные и эгоистичные (в первую очередь мужчины). Нет более шокирующего примера в революционное десятилетие, чем четверка друзей из «Ста двадцати дней Содома» или «Общество друзей преступлений» из «Жюльетты», чьи ритуалы пародируют тысячи различных «Обществ друзей Конституции», более известных под названием «якобинцы».
14
Жеммап — деревушка в современной бельгийской провинции Эно, близ которой в ноябре 1792 года французские войска одержали победу над австрийцами.
15
Мессидор — десятый месяц революционного календаря (19 июня — 18 июля). Взятие Бастилии, ознаменовавшее начало Великой французской революции, произошло 14 июля. Советским аналогом имени Мессидриса можно назвать имя Октябрина.
17
В годы революционного режима Париж был разделен на секции–это была новая модель городского управления. Маркиз де Сад жил недалеко от Вандомской площади. Секция получила название «Пик» (section des Piques).