С этим начальники не могут смириться. Для них забастовка—жест неблагодарности, злонамеренности, неподчинения, даже «мятежа», как пишет один из них20. После забастовок Народного фронта один из патронов в департаменте Кот-д’Ор даже заставлял своих рабочих, желающих вернуться на службу, подавать такое прошение: «Мсье, мы очень сожалеем, что, устроив забастовку, плохо вели себя по отношению к Вам; просим простить нас и, приняв обратно на работу, позволить нам искупить вину образцовым поведением в будущем. Заранее благодарим. Заверяем Вас, мсье Маршаль, в нашем глубочайшем уважении»21.
Становится понятным, почему в случае забастовки патроны так решительно сопротивлялись вмешательству властей и почему рабочие, наоборот, его настоятельно требовали: дело не только в том, что начальники полагали, что предприятие—«их дом», но и в том, что по закону от 1892 года арбитраж мирового судьи ставил хозяев предприятий и рабочих в равное положение, а это начальнику казалось столь же несуразным, как решать в суде разногласия с собственными сыновьями. Арбитраж переводил трудовой договор в публичную сферу, в то время как патрон пытался сохранить его сугубо частный характер. Рабочие же, не считавшие стачку чем-то личным или семейным, требовали судебного разбирательства. Эдвард Шортер и Чарльз Тилли продемонстрировали, что, несмотря на резко враждебное отношение профсоюзов к государству, забастовщики без колебаний обращались к нему за помощью. В период с 1893 по 1908 год 22% стачек были предметом судебного разбирательства. В 43,8% случаев эти разбирательства проводились по инициативе рабочих, в 46,2% — по инициативе мировых судей и почти никогда по инициативе хозяев предприятий. Что же касается властей, они мотивировали свое вмешательство заботой о поддержании общественного порядка. Забастовка часто обязывала власти защищать частные владения патрона силами полиции, но из-за его непреклонности беспорядки могли вырваться на улицу. Хоть власти и не оспаривали частный характер конфликта между рабочими и предпринимателем, они оправдывали свое вмешательство возможными последствиями этого конфликта для общества; как правило, дело решалось в пользу бастующих, патрон вынужден был идти на компромисс, потому что в противном случае власти могли лишить его своей защиты.
Первые изменения ненадолго произошли после 1914 года; во время войны на многих заводах трудовой договор перестал быть исключительно частным. Производство продукции для нужд войны интересует в первую очередь государство, которое откомандировывает на заводы молодых людей из армии; работодателем для последних является государство, а не патрон, и в отдельных случаях они подчиняются военным властям. Государство, в свою очередь, не может допустить, чтобы производство вооружений прерывалось забастовками. Мальви, министр внутренних дел, вмешивается в трудовые конфликты; Альбер Тома, министр вооружений, распоряжается создать арбитражные комиссии и провести выборы делегатов от цехов. Коротко говоря, в некоторых секторах промышленности война превращает трудовой договор в государственное дело; в этом вопросе, прежде сугубо частном, на первый план выходят интересы государства.
Вот почему война вызвала к жизни идею «возвращения стране» национальных богатств: в программе главного профсоюзного органа Франции — Всеобщей конфедерации труда— в 1921 году появляется термин «национализация», а не «коллективизация», «социализация» или «этатизация», и это не было случайностью. Идея отмены частной собственности в этом контексте не является итогом экономического анализа капитализма, а вызвана войной: некоторые виды Наемного труда представляют интерес для государства. Эта потребность исключительно велика на железной дороге; идея ее национализации формулировалась уже накануне войны: железнодорожные компании так велики, что взаимоотношения рабочих и хозяев обезличиваются, железнодорожники работают в первую очередь для пассажиров, а не для начальства. Всем известны масштабные забастовки февраля и мая 1920 года: компании, готовые бороться с бастующими, вышли победителями, более го ооо железнодорожников было уволено, и государство не вмешивалось. Предполагалось, что, когда все недовольные будут изгнаны, работа сможет возобновиться на прежних условиях. На деле же это оказалось невозможно: национализация, провалившаяся в 1920 году, была проведена в 1937-м без какого-либо серьезного сопротивления22.