Разрушение и воссоздание
Недавний процесс урбанизации разрушил это замысловатое взаимодействие публичного и частного.
Чтобы передаваться от поколения к поколению, этой «культуре бедности»* требовались относительная стабильность населения и время для ассимиляции вновь прибывающих. Франция же в период с 1954 по 1968 год стремительно урбанизировалась, и доля горожан за эти четырнадцать лет выросла с 58,6% до 71,з%58 и в дальнейшем прибавила несколько пунктов, составив в 1982 году 73,4%.
Агрессивное наступление урбанизации сопровождалось жилищным кризисом, который государство преодолевало спорными методами. В начале XX века было построено очень мало жилья, что объясняет сохранность бедных народных кварталов с их культурой. Однако дефицит жилья был таков, что строить новое приходилось целыми кварталами, на больших площадях. Уже было сказано, что большие жилые комплексы представляли собой прыжок в современность. Нас здесь интересуют в первую очередь совершенно новые кварталы, все жители которых были в них переселены. В истории еще не было ничего подобного. У обитателей этих новых кварталов не только нет никаких традиций, но им практически невозможно их создать, поскольку население в возрастном и семейном отношении очень однородное. Здесь очень не хватает * См.: Hoggart R. La Culture du pauvre. Paris: Éd. du Minuit, 1976. Автор этой книги, вышедшей в свет на английском языке в 1957 году, доказывал положение о сохранности культуры британских народных кварталов— несмотря на средства массовой информации, рекламу и общество изобилия. Редкая проницательность для того времени. — Примем, авт.
пожилых людей: не бабушек, которые никогда не жили со своими детьми и внуками, но одиноких старушек, хранительниц памяти квартала, знавших, как здесь принято себя вести, и из-за занавески зорко следивших за тем, кто куда пошел... Что за жизнь может быть у квартала, когда в определенный момент все его жители уходят на работу или в школу?
Разобщенное пространство квартала
Взаимодействие частного и публичного в пространстве квартала затрудняется еще и тем, что новые городские архитектурные формы нарушают структуру этого пространства. Исчезают улочки, прокладывавшие привычные маршруты. Маленьким магазинчикам и лавочкам приходит конец: вместо них появляются торговые центры, куда часто приезжают на автомобилях. Выражение «пойти пройтись» в этом функциональном пространстве теряет смысл. Что касается кафе, они становятся слишком дорогими для завсегдатаев прежних бистро, теперь здесь не сидят подолгу; разве что пари по поводу результата на ипподроме иногда оживляет жизнь квартала.
Отношения между соседями изменились. Лифт—это не вертикальная улица; раньше можно было видеть идущих по улице людей, и было известно, у какой двери они остановятся; их идентификация облегчалась тем, что дома отличались друг от друга, в то время как лифт скрывает своих пассажиров от взглядов посторонних, доставляет их на абсолютно одинаковые лестничные площадки, и двери подъездов тоже легко перепутать. Похожесть всех этих мест порождает анонимность. Соседи не исчезают—шум легко проникает через перегородки и перекрытия,—но исчезает соседство. Опрос, проведенный в 1964 году, показал, что в новых жилых комплексах общения между их обитателями почти не было: 68% жильцов никоим образом не общались с соседями по лестничной клетке, 50% не имели никаких отношений у себя в микрорайоне и 21% не вступал ни в какие отношения ни с кем и нигде59.
Воздержимся, однако, от ностальгии. Нечуткость градостроителей к общественным процессам не объясняет произошедшего в это время гораздо более масштабного социального сдвига. Без сомнения, архитекторы больших жилых комплексов, отвечающие за реновацию трущоб в 1950-1970-е годы, не поняли, что городское строительство выполняет социальную функцию, помимо очевидных утилитарных (жилье, торговля, работа). Их проекты не дают возможности возникнуть переходному пространству, одновременно частному и публичному. Однако и сами кварталы в прежнем смысле слова изменились. Положим, Майоль в конце 1970-х все еще может рассматривать улицы Круа-Русса* как переходное пространство, но можно с уверенностью утверждать, что даже в таких чудом сохранившихся оазисах жизнь квартала стала беднее, общение его обитателей сократилось. Изменился образ жизни. Все спешат, проводят все меньше времени в своем квартале. У правил квартала есть и отрицательная сторона. Это и постоянная слежка друг за другом, и неодобрительные пересуды за спиной. Современный индивидуализм плохо вяжется с подобной «опекой»: как жить свободно под неусыпными взглядами кумушек-соседок? Буржуазные нормы приватности (не вступать в отношения с соседями и т. п.) приживаются не только потому, что лица, ответственные за городское хозяйство, общественную гигиену или социальную поддержку, уверенные в правомерности своих действий, навязывают их простому народу, переселяя и перемещая людей для их блага и комфорта,—они приносятся новой буржуазией, «белыми воротничками», для которых освобождение от общения с соседями означает подъем по социальной лестнице.