Ритуалы, связанные со смертью
Мы постепенно подходим к рассмотрению заключительного ритуала, без сомнения, самому особенному. Этот ритуал приводит умершего в мир иной. На протяжении всего Средневековья Церковь стремилась регламентировать бдения у постели покойного, процесс оплакивания и поминальную трапезу. Эти три момента были предметом особого спора. В то же время есть некоторые признаки того, что в ходе этих ритуалов выражалось общественное мнение. Похоронные плачи на юге Европы (aurost в Беарне, vocero на Корсике) были целым посмертным спектаклем, который устраивали женщины — большие мастерицы таких декламаций[444]. К тому же мы встречаем повсюду, особенно на западе Франции, устные свидетельства настоящих бесчинств во время бдений и по ходу похоронного кортежа; эти эксцессы говорят о коллективном желании отторгнуть покойного.
Когда в 1640 году запретили не только свадебные «шаривари», но и все «ночные сборища», «неприличные песни» и «непристойные действия», сопровождавшие любые ритуалы, возникла идея, поначалу смутная, единообразить церемонии, которые мы только что бегло рассмотрели. Что общего мы видим сегодня во всех этих обрядах?
Во–первых, очевидное сходство языка. Во всех этих ритуалах присутствует набор одних и тех же способов выражения — запахи, музыка, театрализация… Шаривари происходит по ночам, «прогулка» на осле — при свете дня; цветы и прочие «майские подарки» доставляются под дверь девушке в тишине, все остальное сопровождается невероятным шумом. Все эти ритуалы при известных обстоятельствах могут дополнять друг друга. К тому же эти способы выражения, без сомнения, являются одним из признаков праздника: сопровождают шествия, карнавал и праздник мая, устанавливают вехи в календаре.
Это единство поддерживает одну и ту же идею и схожую динамику. Ритуалы эти оскорбительны, и все местные жители приветствуют их, даже если сами не участвуют в действе. Их молчаливое согласие, о котором свидетельствует почти полное отсутствие внутреннего сопротивления подобным вещам, вызвано полнейшей прозрачностью общественных отношений того времени. Ритуал указывает на то, что все и так знают, и превращает это имплицитное, скрытое знание в зрелище, которое не изменит ход жизни, но надолго испортит репутацию его «героям». Кроме того, как видно из приведенных примеров, средства, которыми пользуются организаторы, несколько разные: то, что приносят к дому девушки в качестве «майского подарка», масштабы шаривари, длительность и повторяемость «прогулки на осле» — все это зависит от масштаба скандала и согласия на проведение ритуала. Все дошедшие до нас случаи Уникальны; несмотря на наличие общих правил, каждый раз события разворачиваются непредсказуемым образом. Решение провести тот или иной ритуал каждый раз принимается спонтанно, и отнюдь не все легкомысленные девицы, пожилые люди, вступающие в повторный брак, или мужья–подкаблучники подвергаются осмеянию. Только весь набор претензий по поводу какой–либо истории, произошедшей с кем–то из местных жителей или его семьей, доводит до осуждения; отсюда очевидное несоответствие между поводом для проведения ритуала — например, чересчур неравным браком — и тяжестью наказания, которым, по своей сути, являются все эти улюлюканья и распевание сочиненных на злобу дня песен. В городке Монреаль д’Од в 1769 году скромному сельскохозяйственному рабочему в ходе шаривари разбили камнями дверь и сожгли изгородь всего лишь за то, что его будущий зять жил в городе Лезиньян, находящемся на расстоянии пятнадцати лье. Но разгулявшаяся молодежь с пеной у рта доказывала другое: якобы девица забеременела от жениха–чужака, а другую он ограбил на 80 ливров; одно его присутствие в Монреале превратило дом зятя в бордель[445], и шаривари во время свадьбы таких людей показывает всю неприглядность их жизни, а, следовательно, проведение подобного обряда можно оправдать. К тому же, как только появляется новость о готовящейся «церемонии», жертва сразу об этом узнает; иногда даже к ней заранее приходит делегация «актеров» и официально информирует. Смягчить ситуацию еще возможно: можно заплатить, можно угостить бузотеров выпивкой или даже принять участие в шаривари. «Мне ничего неизвестно о жалобах новобрачных» или «Молодые люди устроили шаривари, и новобрачные восприняли это с благодарностью», — такие комментарии представителей власти встречались вплоть до 1740 года. С теми же, кто, как пожилые новобрачные из Обэ, игнорирует весельчаков, поступали круто. «Торговлю» с бузотерами, которая изначально являлась частью ритуала «шаривари», но на деле встречалась и при проведении всех прочих позорящих ритуалов, провоцировал страх потери авторитета. На деле организаторы проведения ритуалов были готовы к примирению, и только от сговорчивости жертвы зависели масштабы готовящейся акции. Таким образом, в середине XVIII века в судах меньше обсуждалась законность проведения подобных ритуалов, чем цена, которую можно было заплатить, чтобы умерить пыл зачинщиков.
444
Благодаря Марии Бланк, беарнской плакальщице конца XVIII века, мы располагаем большим количеством «надгробных речей» (Salles М.–С. La Poesie populaire en vallee d’Aspe. Orthez: Per Noste, `1980. P. 96–106); о надгробных речах см. также: Martino Е. de. Morte е Pianto rituale. Torino: Boringhiere, 1975.