Другие расходы, достигающие пика в долгие зимние вечера, — это азартные игры. Вечно преследуемые и вечно возрождающиеся, они тайно проводятся в домах или в садах на окраинах. Наряду с посещением кабаков и проституток игорные столы поглощают все деньги как работающих парней, так и «детей порядочных семейств». В разгар карнавала 1769 года судья получил анонимное письмо: «Недостойно порядочного человека не подписываться, но я вынужден так поступить, опасаясь, как бы со мной не случилось несчастье. Как отец, я обращаюсь к вам с просьбой положить конец азартным играм, уже давно процветающим в нашем городе. Дети разоряют меня, многие семьи уже разорены. В нашем городе игорный притон устроил приезжий господин Балада, изгнанный из Памье за организацию азартных игр. У него есть дом около Корделье, дом служит только для игры. Мне известно, что господин Андрие [главный судья] предупреждал его, чтобы он прекратил свой промысел, тем не менее игры проводятся день и ночь; это происходит по соседству с церковью, до которой доносится шум драки…»
Очень часто содержателей игорных заведений обвиняют в том, что они принуждают своих завсегдатаев к воровству: «Молодые люди бесчестят себя, чтобы выплатить карточные долги». Рейды общественности безрезультатны: как только раздаются предупреждающие оклики, все огни гасятся, в наступившей темноте собравшиеся палками разбивают фонари судейских и их слуг, и игроки, толкаясь, разбегаются. В этих злачных местах, по словам соседей, которым следствие развязывает языки, молодые люди «договариваются о том, как они будут совершать налеты на дома» и отправляются болтаться по городу «с ужасающим шумом».
Отношения с проститутками — также очень убыточное дело. В Лиму в XVIII веке не существовало публичных домов; проституция была семейным делом: вдова с дочерью, две сестры, дочери разорившегося подмастерья с мельницы… Люди женатые посещают их тайком, соседи видят, как они крадутся вдоль стен в сумерках, пряча лицо; молодые парни, наоборот, ведут себя демонстративно: целуют этих женщин прямо на улице, поют им серенады, только их приглашают танцевать во время праздников, а главное — дарят подарки, которые проститутки с гордостью выставляют напоказ. Сестры Анна и Маргарита Паскаль, например, которые между 1752 и 1758 годами были притчей во языцех, «одеты очень чисто, их одежда, головные уборы и кружева стоят дороже, чем у городских дам и барышень, а на обуви — серебряные пряжки». Молодые люди демонстрируют настоящую любовную лихорадку: в 1754 году один ученик ювелира украл у хозяина несколько кусочков серебра и испанский пистоль и подарил это старшей из сестер, Анне, а на деньги своего отца купил ей прекрасный муслин, из которого она заказала себе передник. Другим девицам обожатели дарили столовое серебро, золотые кольца…
Общественное устройство и узаконенный беспорядок
Ночные безобразия в городах, проматывание крупных сумм ради удовольствия — таковы были, по свидетельству соседей и жертв, правила жизни молодых людей, которые без конца донимали окружающих. В то время в городах звучали оскорбительные песни, обыватели, жители других городов и скромно державшиеся девушки освистывались, им в окна летели камни, отбросы, на них нападали в ночи люди в масках; огонь и звуки скрипки одновременно вы давали их приближение и защищали. В 1773 году проводилось шаривари по всем правилам против вдовы из хорошей семьи, которая, соблюдая траур по отцу, решила выйти замуж. Так как жених отказался платить, в них полетели камни и грязь. Начиная с 1770 года молодежные действия достигают театральных масштабов, продолжаются в течение всего года и кульминация их наступает во время карнавала Детали можем проследить по событиям 1772 года. Начиная с августа предыдущего года героем песни, которую распевали более ста молодых людей, становится Жан–Пьер Аман Дюфур, инспектор общественных работ. Молодежь пела эту песню с наступлением ночи у него под окнами, однажды даже была попытка проникнуть в дом, чтобы, без сомнения, доторговаться или же захватить хозяина. С приближением карнавала молодежь начала атаковать инспектора с флангов, из домов булочников Фреголи и Л’Озино. Молодежь ходила из дома в дом, «танцуя и распевая песни, крича время от времени: Couïoul! Couïoul!», что означает «рогоносец». Таким образом прославляют несчастных персонажей длинной песни из пятнадцати куплетов под названием «Новая карнавальная опера». Обманутый женой, которая предпочитает молодых мальчиков, импотент, не имеющий детей после пяти лет брака, рогоносец должен принять свою судьбу и самостоятельно вписать золотыми буквами свое имя в книгу, которая будет храниться в «Архивах карнавала». Надо полагать, каждый год пародийная направленность текста менялась: опера 1772 года стала политическим заявлением в 1775‑м, судя по дошедшему до нас названию: «Законы Великого Корнелиуса с речью генерала рогоносцев». После Нового года работа идет по нарастающей: молодежь сочиняет, репетирует и разыгрывает сцену, сатирическая мощь которой во многом зависит от текста. Самые грамотные из молодых людей переписывают текст: этим занимается, как правило, какой–нибудь студент или служащий. Таким образом, социальные слои как бы перемешиваются. Пьеса создана на окситанском языке, на котором вот уже два века никто не пишет, и от этого звучит еще откровеннее и непристойнее. Молодежь присваивает авторство себе; переложенная на музыку и записанная, она становится их самым острым, самым страшным оружием.