Неслучайно с конца XVI века дневник получает широкое распространение в Англии, этой колыбели «приватности» (privacy). Во Франции, за исключением отдельных случаев, нет ничего подобного, хотя так называемые «регистры» (livres de raison) становятся более многочисленными и, вероятно, более подробными.
3. Вкус к одиночеству. Человеку знатному не подобало находиться в одиночестве, за исключением молитвы, и такая ситуация сохранялась на протяжении долгого времени. Не только сильные мира сего, но и простой народ нуждался в обществе: худшей разновидностью нищеты было уединение, поэтому к нему — как к самоограничению и аскезе — стремились отшельники. Одиночество рождало скуку, это состояние было противоестественно для человека. Но к концу XVII века это уже не вполне так. Госпожа де Севинье, в Париже всегда окруженная друзьями и домочадцами, в последние годы жизни писала, что в Бретани с радостью остается одна на протяжении трех–четырех часов, прогуливаясь по аллеям с книгой в руках. Это еще не погружение в природу, но парк с его деревьями уже обретает сходство с естественным пейзажем. Еще немного, и настанет час «Исповеди» и «Прогулок одинокого мечтателя».
4. Дружба. Предрасположенность к одиночеству побуждает разделить его с близким другом, который принадлежит к относительно узкому кругу: обычно это наставник, родич, слуга или сосед, кто–то намеренно выбранный, выделенный из числа прочих, другое «я». Дружба — уже не только братство по оружию средневековых рыцарей, хотя в эту эпоху, когда с юных лет занятием дворянина является война, в ней сохраняется немалая доля боевого товарищества. За редкими исключениями это, конечно, отнюдь не великая дружба, как у Шекспира или у Микеланджело, а более цивилизованное чувство, — приятное общение, спокойная преданность, — которое, однако, все еще характеризуется достаточно широким спектром чувств разной интенсивности.
5. Все перечисленные изменения (и многие другие) способствуют появлению нового понимания и организации повседневного существования. Оно уже не воспринимается как набор произвольных отрезков жизни, и не распределяется в соответствии с примитивным представлением о пользе, и даже не кажется придатком к архитектуре и искусству. Теперь это внешнее выражение личности и тех внутренних Ценностей, которые она культивирует.
В конечном счете все, что происходит в обыденной жизни, внутри дома, и даже манера доведения, становится предметом повышенного внимания и заботы. Появляется идея утонченности, которая требует времени и вызывает большой интерес: это и есть вкус, превращающийся в подлинную ценность.
На протяжении долгого времени внутреннее убранство дома ограничивалось тем, что стены комнаты завешивали декоративными тканями; по возможности, на видном месте выставлялись драгоценные предметы. Мебель была простой, легко разбирающейся, так как она сопровождала хозяина в поездках, сохраняя при этом свою функциональность, — отсюда преобладание постелей, сундуков и скамеек. Но мало–помалу ситуация изменяется. Постель окружается альковом, сундук превращается в предмет искусства или (что более важно) уступает место шкафу и комоду. Кресло — уже не просто стул с подлокотниками, чье назначение — подчеркнуть высокий социальный статус сидящего. Госпожа де Севинье находится на рубеже этих эпох, и в ее письмах мы находим примеры обоих типов отношения к предметам обихода. Во время первой поездки в Роше она везет с собой постель и, хотя равнодушна к новому искусству меблировки, восхищается им в доме дочери. Сэмюэль Пипс уже достаточно знаком с торговцами, чтобы со знанием дела подбирать гравюры, обзаводиться мебелью, постелью, и т. д. Малое искусство внутреннего убранства становится источником вдохновения для большого. Голландская живопись XVII века любит изображать домашнюю обстановку во всем ее совершенстве: это идеал нового искусства жизни. Именно тогда начинает развиваться искусство сочетания блюд и вин, требующее длительного посвящения, культуры, способности к критической оценке, — всего того, что по сей день именуется вкусом. И, по–видимому, тогда не только зарождаются традиции высокой кухни, но и обычное приготовление еды становится более разборчивым и утонченным. Даже грубые деревенские яства по традиционным рецептам готовятся с большим тщанием и изысканностью. То же самое можно сказать по поводу одежды, в особенности домашней.