Очевидно, в анналах (в том числе и в анналах Гинкмара, которые он также упоминает в прологе) автора отпугивала неизбежная в этом жанре запутанность и сумбурность в изложении. Похоже, самому Рихеру доставили немало хлопот персонажи с одинаковыми именами, поэтому он даже предостерегает читателей от смешения королей, носивших одни и те же имена, Карл и Людовик, «ибо любое искажение последовательности событий приводит к настолько сильному заблуждению, насколько был нарушен порядок» (Пролог). Далее Рихер, чтобы не спутать двух персонажей — тезок, говорит о втором из них, как о «другом Бернарде» («Bernardo alio»; II, 44), и все-таки, похоже, сам смешивает двух Гуго, двоюродных братьев, герцога франков и низложенного реймского архиепископа (См. III, 15). Он вообще старается как-либо охарактеризовать каждое вновь появляющееся действующее лицо, указывая на его личные качества, происхождение («Радульф, сын Ричарда Бургундского, муж решительный и немало осведомленный в науках», I, 47), роде занятий (« ... ему унаследовал Сеульф, ранее он выполнял в том же городе обязанности архидьякона», I, 41), титуле («Рагенерий, знатный муж консульского достоинства», I, 34). Тем не менее Хериберт, граф Вермандуа, появляется совершенно неожиданно и безо всяких объяснений (I, 46), точно так же в четвертой книге вдруг и непонятно откуда появились Фулькон Нерра (IV, 79) и Конан Реннский (IV, 82), хотя в последнем случае речь шла о современниках Рихера и людях хорошо известных. И все же, как нам кажется, одну из своих задач автор видел в том, чтобы избежать путаницы и заблуждений, сделать изложение более внятным, хотя нельзя сказать, чтобы это ему полностью удалось.
Кроме того, Рихер заявляет, что не собирается останавливаться ни на истории других народов (сведения о которых попадали в анналы наряду с фактами внутренней истории), ни на истории какой-то отдельной местности, как это было в «Истории Реймской церкви». В его планы входит написать историю «Галлии», территория которой, как это следует из его сочинения, примерно соответствует территории государства Карла Лысого, начиная с 882 г., то есть с того момента, когда обрываются анналы Гинкмара, а о «делах других народов» автор предполагает говорить «от случая к случаю», если это необходимо (См. Пролог). Поэтому, кстати, он вполне мог не упомянуть о коронации Оттона I императорской короной просто потому, что, по его мнению, это никак не затрагивало королевства западных франков, а вот мятеж после смерти Оттона II напрямую касается интересов «Галлии», так как он побудил Лотаря вновь заявить о своих претензиях на Бельгику — Лотарингию (III, 97,99), рассказ о вступлении Оттона II на трон сопровождается сообщением о вражде между ним и Лотарем (III, 67), смута в Риме важна для него, ибо она помешала Хериберту, графу Вермандуа, осуществить реставрацию Карла Простоватого (I, 54), короли англов Адельстан (II, 1) и Эдмунд (II, 49) также появляются в связи с внутренними событиями в Галлии. Таким образом, сочинение Рихера можно с оговорками назвать попыткой создания национальной истории. С оговорками — потому, во-первых, что слово «национальная» тут не очень подходит, а также потому, что целостной истории такого рода у него не получилось, он чаще всего пишет о Северной Франции, а о других регионах — только иногда.
Но главное, в чем Флодоард не удовлетворял Рихера — это отсутствие литературной обработки материала. Для поклонника античной литературы на длительное существование могло рассчитывать только сочинение, написанное хорошим языком и в соответствии с римскими взглядами на исторический жанр. Факты Рихер мог позаимствовать у Флодоарда, но суть была в другом, в литературном, связном, подчиненном единому замыслу изложении этих фактов, в осмыслении причин и следствий событий. Это подразумевало еще и введение в текст искусно составленных речей и приближение сравнительно недавнего прошлого к римской действительности. Очевидно, Рихер был достаточно высокого мнения о своих способностях в этой области, так что он даже дерзнул посвятить свой труд образованнейшему человеку того времени, который, без сомнения, был в состоянии оценить литературные достоинства сочинения и искусство, с которым автор порой вкраплял в него цитаты из Саллюстия. Похоже также, что Рихер считал себя вправе самому избирать события, достойные запечатления на века, поэтому описание подвигов его отца выглядит у него не менее значительным, чем, например, рассказ о вражде Арнульфа и Эрлуина (и для самого автора, наверное, так оно и было).