Рихер испытывает определенное почтение к носителям королевского титула, но, похоже, именно из-за титула, а не из-за принадлежности их к королевской династии[764]. Каролинги у него ничем не отличаются от королей из другого рода: например, Радульф, так же, как Карл Простоватый (I, 12) или Одон (I, 7) издает «королевские эдикты» (I, 57), так же, как Людовик IV (II, 5, 98) объезжает окраины своих владений, чтобы принять присягу у съезжающихся к нему местных сеньоров (I, 64). В современной литературе, правда, уже проявляется склонность считать Рихера не «прокаролингским», как ранее, а «прокапетингским» историком[765]. Б.Гене полагает, что первые Капетинги нуждались в собственной истории Франции, в которой, в частности, не были бы скомпроментированы их предки, и именно в этом контексте следует рассматривать таких авторов, как Рихер и Аймоин[766]. Но такому пониманию, как нам кажется, противоречит последняя, четвертая книга сочинения Рихера, в которой королем является уже Гуго Капет: прокапетингский автор не стал бы писать о нем, что «король, сознавая свою вину, упрекал себя в том, что он нарушил закон, отняв у Карла отцовский трон» (IV, 39). В эпизоде, рассказывающем об осадах Лана, столь важных для Гуго, нашего автора больше всего занимает устройство оставшегося бесполезным тарана (IV, 22).
Наконец, то, что Карл Лотарингский лишен права наследования обоснованно и по своей вине, следует только из слов Адальберона Реймского (IV, 10, 11), до этого Карл на страницах «Четырех книг историй» отсутствовал, и нам неизвестно, разделяет ли автор мнение Адальберона касательно Карла — мы уже говорили, что к приведенным у Рихера речам надо относиться крайне осторожно. А в главе, рассказывающей о пленении Карла Лотарингского, симпатии автора скорее находятся на его стороне, чем на стороне бесстыдного святотатца — епископа, который выдал его и тем послужил королю Гуго (IV, 47). Так что, в сочинении Рихера довольно сложно усмотреть какую-либо определенную политическую направленность. Скорее можно сказать, вслед за А.Горовым, что «Рихер так перепутал свои политические симпатии и антипатии, что, вероятно, сам не дал бы отчета, какую партию или династию он ставит выше других»[767]. С другой стороны, позиция Рихера по отношению к Каролингам и Капетингам может представлять интерес, как попытка объективного взгляда на их усобицы.
Достаточно ясно, что король у Рихера — это в первую очередь крупнейший сеньор, которому вассалы обязаны верно служить, но который и сам имеет определенные обязательства перед ними. Поэтому отношения Каролингов с Капетингами (Робертинами) на всем протяжении сочинения Рихера — это прежде всего отношения небезупречных сеньоров с небезупречными вассалами (Гуго Капет, по свидетельству Рихера, подумывал даже о том, чтобы закрепить за Карлом Лотарингским захваченные владения, приняв у него вассальную присягу: IV, 18, 45). Бунт против короля осуждается как бунт вассалов против сеньора: нельзя восставать против своего господина, кем бы он ни был. Эту тему развивают у Рихера самые разные персонажи: за выступление против господина упрекают Гуго Великого и участники собора в Ингельхейме (II, 77) и «галльские» епископы (II, 96), но и приближенные Гуго Капета предостерегают его от восстания против короля, чтобы другие не подумали, «что можно, не совершая правонарушения и клятвопреступления, покидать своих господ и надменно поднимать головы против них» (III, 83). В том же духе высказывается и Оттон I (II, 29). И хотя мы ранее предостерегали от смешения точки зрения персонажей Рихера с авторской, в данном случае, нам кажется, взгляд его героев на сущность взаимоотношений короля с его знатными подданными может совпадать с мнением самого Рихера.
Итак, что же мы можем сказать в заключение о Рихере Реймском и его сочинении? Автор «Четырех книг историй» — человек, безусловно, превосходно для своего времени образованный и одаренный незаурядными литературными способностями. Его увлечение античной литературой и стремление уподобиться римским авторам приводит к тому, что он не только пользуется терминами, не имеющими отношения к реалиям Х в., но во многом подчиняет свое изложение принципам античной историографии, превращая своих персонажей, живших с ним в одно время или в не столь отдаленном прошлом, в «галлов», «белгов», «кельтов», «оптиматов» и «мужей консульского достоинства», произносящих речи, ведущих в бой легионы и издающих эдикты. При этом подобная стилизация оказывается важнее, чем историческое повествование как таковое. За это пренебрежение связным изложением исторических фактов в пользу стилизации и критиковали, главным образом, Рихера ученые прошлого века.
764
Любопытно также, что короли у Рихера, похоже, лишены особого, почти магического ореола: они попадают в плен, жалуются, плачут и тяжко болеют, а Рихер с увлечением перечисляет симптомы их болезней.
765
См., например: Landes R. L'accession des Capetiens,
766
См. Guenee B. Histoire et culture historique dans l'Occident medievale. Paris, 1980, p. 334.