Утром я поднялся и выглянул в окно. Все кругом плотно заволокло темными тучами, дождь закрывал горы. Я умылся, причесался и привел в порядок дорожные вещи, потом запечатал письма домой и в другие места, чтобы, выйдя, отдать их на почтовой станции. Похлебав немного жидкой рисовой каши, я побрел на подворье.
Там чиновники уже надели военные мундиры и шляпы. У каждого на голове будто горят новогодние фонарики, словно лунное сияние плывет в облаке. Шляпы украшены павлиньими перьями, на талиях — синие шелковые пояса, а к поясам подвязаны длинные мечи. Держа в руках короткие кнуты, они со смехом глядели друг на друга:
— Ну, как мы, хороши?
Чиновник Но Чхамбон в платье с широкими рукавами-крыльями выглядел так воинственно, что Чон встретил его шуткой:
— Нынче уж мы наверняка одолеем переправу!
— Конечно, переправимся, — отозвался Но, а я поддакнул им обоим:
— Да, да, конечно!
Почти десять дней толчемся мы на этом постоялом дворе и мечтаем с ним расстаться. Готовы хоть на крыльях перелететь. А ливень между тем до краев наполнил реку, и это зрелище наводило тоску, но срок переправы был назначен и надо было спешить. Так что хочешь не хочешь, а придется переправляться. А взглянешь, какой путь предстоит проделать, чувствуешь себя так, будто тебя собираются на пару сварить. Поневоле устремляешься думами к родным местам, а там лишь сумрачные горы, окутанные тучами. Натолкнешься взором на такую преграду — сразу затоскуешь и ощутишь себя несчастным и, как говорится, отправишься на прогулку по всей прошлой жизни, сам же неотступно думаешь: ну хоть бы разок заглянуть в будущее! Вот теперь все они твердят: «Сегодня переплывем через реку!» А ведь исполнения этих слов совсем не ждешь с радостью. Не знаю, что и делать.
Главный переводчик Ким Чинха был стар, он тяжело заболел, и мы, оставив его здесь, уехали. Прощались с ним торжественно, но без чувства сожаления.
После завтрака я один сел на коня и выехал со двора. Конь был гнедой с белым пятном на лбу, ноги тонкие с высокими копытами, а сам небольшой, с изящной головой и прямыми ушами. Поистине — конь, способный проскакать десять тысяч ли!
Впереди конюх Чхандэ вел коня за повод, а мой слуга Чанбок шел сзади. К седлу была привязана пара кошелей. В левом — тушечница, в правом — зеркало, две кисти, тушь и четыре тетради, да еще я положил туда палочку, чтобы отмечать пройденный путь. Багаж я взял с собой нехитрый, так что можно не опасаться строгого осмотра.
Не успел я доехать до городских ворот, как неожиданно хлынул налетевший с востока дождь. Я погнал коня и, спешившись у самых ворот, в одиночестве поднялся на башню и глянул вниз. Там стоял Чхандэ, держа под уздцы коня, а Чанбока я не увидел. Немного погодя он появился, постоял, оглядываясь, возле маленьких ворот у края дороги и, прикрывшись от дождя шляпой, вихрем помчался к башне с маленьким чайником в руках. Тут я понял: эти двое пошарили у себя в карманах и нашли там двадцать шесть монеток. Ведь наши деньги нельзя перевозить через границу, просто выбросить на дорогу жалко, вот они и решили купить выпивку.
— Много у вас там вина? — спросил я.
— Да уж нечем и рот смочить, — ответили они.
— Ах вы негодники! Когда же это вы умудрились все выпить? — отругал я их, но тут же и успокоил: — Ведь в дальней дороге это единственное утешение!
Пришлось мне пить одному. Я взглянул на восток, в сторону Ёнмана и горы Чхольсан, но там все было покрыто плотным слоем облаков. Тогда я налил в чашку вина и, вылив его под один из опорных столбов{100} для крыши, помолился о благополучной переправе. Чашку вылил и под другой столб и помолился за Чанбока и Чхандэ. Я потряс чайник — там оставалось еще на несколько чашек — и велел Чхандэ выплеснуть вино на землю, чтобы совершить моление о благополучии моего коня. После, прислонившись к стене, стал смотреть на восток. Слои облаков неожиданно разошлись, и к западу от города Пэкмасан вдруг наполовину открылась вершина горы, сочного зеленого цвета. Она радует глаз, потому что напоминает мне сопку Пурильсан за нашим домом. Ее видно из моего кабинета, что зовется Ёнам — «Ласточкина скала».