— Вот и ладно, — сказал хозяин харчевни. — Этим господам всего четыре лана вина или каждому по четыре?
— Пожалуйста, каждому поставьте по четыре, — сказал Тэчжон.
— По четыре лана! — возмутился Пён. — Кто же это способен столько выпить?
Тэчжон расхохотался:
— Не денег же четыре лана! А вина, разве это много?
На столе выставили в ряд полные кувшины разной величины — от одного лана до десяти. У каждого был свой прибор. Посуда сделана из латуни и бронзы, а цвет такой, будто она серебряная. Мы заказали по четыре лана и разлили все по большим чашкам, вмещающим ровно четыре лана. Для удобства покупатели не меряют количество вина. Этот сорт назывался «прозрачная роса», не очень-то приятное на вкус, да к тому же не успеешь захмелеть, как снова трезвый.
Я оглядел харчевню. Здесь все содержалось в полном порядке, не было ни дешевых, ни починенных вещей, и каждая стояла на своем месте. Коровник и свинарник огорожены, даже груды дров и кучи навоза аккуратно прибраны — как на картинке. Увы! Только сейчас я могу сказать, что из всего надо извлекать выгоду и лишь после того, как ее получишь, можно и условия жизни улучшить. А когда условия жизни станут лучше, исправятся нравы. Редко удается улучшить условия жизни, предварительно не получив для себя выгоду, а если же люди живут без достатка, то какое может быть исправление нравов?
Посол уже устроился в доме для приезжих, который содержал некто по имени Ао. Хозяин высоченного роста, на вид дерзкий и наглый. Его матери было лет семьдесят, но волосы она украшала цветами, и брови с глазами все еще казались красивыми. Говорили, будто у нее полно детей и внуков.
Слегка перекусив, мы с Нэвоном и Чоном отправились полюбоваться окрестностями. Отсюда до горы Фэнхуаншань не было и шести-семи ли. Передо мною высились ее склоны — поистине удивительные кручи. Некогда на этой горе стояла древняя крепость Анси. Говорят, будто до сих пор сохранилась зубчатая стена. А может, это неправда? С трех сторон эта гора необычно высока и крута, взлететь наверх даже птице не под силу, и лишь с юга есть пологий склон. Не прошли мы вокруг нее и ста шагов, как тут же наткнулись на маленькую крепость. Пожалуй, здесь не могла бы долго стоять большая армия. Скорее она похожа на небольшое укрепление времен Курё.
Помогая друг другу, мы добрались до прохлады под большой ивой. Тут же был колодец, выложенный кирпичом, а крышкой ему служил камень от жернова. В двух местах в нем проделаны дырки, такие, что едва-едва просунешь бадью зачерпнуть воды. Это сделано для того, чтобы туда никто не упал, да и пыль не попадала. К тому же вода обладает природой темного начала и живет только будучи закрытой от солнца — светлого начала. На крышке колодца установлен ворот, вниз спускалась пара веревок, перекинутых через ивовую ветку. К веревкам привязаны бадьи, формой похожи на тыкву и глубокие. Одна — наверху, другая — внизу. Можно хоть весь день черпать воду, не прикладывая никаких усилий. Бадьи крепко стянуты железными обручами, прошитыми мелкими гвоздиками. Это гораздо лучше, чем обвязывать бамбуком. Ведь бамбук от времени истлевает и ломается, к тому же, если бадья высохнет на солнце, бамбуковые обручи становятся слишком широкими и спадают. Поэтому лучше брать железные. Зачерпнув воду, несут ее на плечах — на коромысле. Делают коромысло так: обстругивают ствол дерева длиной в чан, толщиной с руку, а на концах подвешивают бадьи, которые висят в одном чхоке от земли. Вода в них плещется, но не выливается. Так носят воду только в Пхеньяне, в других же местах коромысло кладут не на плечи, а на спину, и это очень неудобно на узких тропинках и улицах. Носить на плечах гораздо лучше.
Помню, когда прочитал, как жена Бао Сюаня взяла кувшин, чтобы набрать воды, я удивился, почему она его несла в руках, а не поставила на голову. Теперь я понял — у всех женщин здесь высокие прически, кувшин поставить невозможно.
С юго-запада открываются широкие просторы. В дальних горах — чистые бурные речки, густые тени множества ив, а среди леса то и дело мелькают хижины с соломенными крышами, обнесенные редкими изгородями. На поросших зеленой травой плотинах пасутся коровы и овцы. По дальнему мосту идут люди — одни что-нибудь несут, другие кого-то ведут. Я стою, смотрю и вдруг забываю про усталость и дорожные передряги.
Двое моих спутников покинули меня, чтобы осмотреть новый буддийский храм. Неожиданно показались всадники, человек десять, которые неслись во весь опор, подстегивая коней плетками. У них прекрасные скакуны под расшитыми седлами. Заметив, что я стою один, они соскочили с коней и стали наперебой хватать меня за руки, выказывать приветливость и дружелюбие. Среди них был один красивый молодой человек, и я, чтобы заговорить с ним, принялся писать на земле иероглифы. Все склонились, внимательно разглядывая, но лишь закивали головами. Похоже, они неграмотные.