И с этими словами он, выпроваживая Посошка, затянул песню:
Перевод А. Троцевич.
ЛИ КЮБО.
ИЗ «СОЧИНЕНИЙ МИНИСТРА ЛИ»
Записки по дням и лунам о странствии по югу
Как-то мне захотелось побродить по свету. Где бы ни ступала нога моего коня, я, встречаясь с тем, что поражало слух и изумляло зрение, описывал это либо в стихах, либо в прозе для того, чтобы потом во всем разобраться. Для чего я это делал?
Допустим, придет время и я стану таким старым, что ноги мои ослабнут и сгорбится спина. И вот, когда я перестану выходить за пределы своей комнаты, а кругозор мой сузится до размеров циновки, я возьму мною самим составленный сборник и взгляну на заметки о путешествии, которое я совершил в расцвете сил верхом на коне и пешком. События прошлых дней предстанут передо мной, будто они произошли только вчера, тогда я смогу взгрустнуть о том, что было когда-то столь приятным.
В собрании моих стихов есть несколько произведений, связанных с местами, что расположены к югу от реки. Когда читаешь эти стихи сейчас, некогда совершенное путешествие всплывает перед глазами как наяву.
Пять лет тому назад я был назначен на службу в Чончжу, и за два года исходил там все места, чем-либо знаменитые, а их было немало. И всякий раз, когда я встречался с прекрасным пейзажем, мелодия стиха тут же вырывалась из моих уст, но ее перебивали официальная переписка и судопроизводство, которые я вынужден был вести. Приходилось ограничиваться лишь одной строфой или строкой, и таких стихотворений, которые я не смог закончить, набралось много. Вот почему завершенных стихотворений, написанных в это время, — не более шестидесяти.
Конечно, можно описать природу многих областей и красоты, ожидающие нас в горах и вблизи рек, но в спешке воспеть их невозможно. И вот кое-как наспех записанное на клочках бумаги и отдельных листках я назвал дневником, включил туда местные слова и простонародную речь.
В год к ё н с и н зимой я приехал на почтовую станцию и остановился там отдохнуть. Когда я кончил писать дневник и стал его просматривать, он показался мне таким необозримым, что я не смог его читать. Вот что я натворил! Усмехнувшись, я взял и сжег все, кроме одной-двух вещиц, пригодных для чтения, привел их в порядок и записал так:
Итак, Чончжу. Некогда эта местность называлась Вансан, а в древности здесь было государство Пэкче.
Людей здесь живет много, и дома тесно прижались друг к другу. Люди чтут обычаи древнего государства, поэтому народ не тупой и не грубый. Все, даже мелкие чиновники, одеты, как ученые, и шляпы носят такие же, как ученые, и поведение их, насколько я мог заметить, соответствует этикету.
Местная гора Чунчжасан густо поросла лесом. Она самая высокая в провинции. А так называемая гора Вансан — всего лишь невысокая сопка. Удивительно, что именно она дала название всей провинции.
В тысяче шагов от главного города провинции находится храм Кёнбокса. В храме есть зал, который называется Пирэпанчжан — «Прилетевшая келья». Я слышал о нем давно, но был занят делами и не мог его посетить. Однажды у меня выдалось свободное от службы время, я проходил мимо храма и осмотрел его. Пирэпанчжан — это зал, куда в древности прилетел буддийский наставник Подок с горы Паннёнсан.
Второе имя Подока — Чибоп. Некогда он жил в храме Ёнбокса на горе Паннёнсан, что в государстве Когурё. Однажды он внезапно сказал своим ученикам: «В Когурё чтят лишь даосизм и не уважают закон Будды. Этому государству долго не простоять. Как найти место, где можно было бы получить приют и избежать треволнений?»