Сегём всячески издевался над Кванвоном, позорил его. Если Сегём приказывал ему есть землю — он ел. Приказывал называть себя мужем его сестры — называл. В конце концов он велел Кванвону величать себя его отцом!
Кванчхон, который слышал этот разговор, издалека с опаской закричал:
— Да потерпи ты еще немножко эти муки, только не смей называть его отцом!
В год п ё н ч ж а близился весенний экзамен. Сегём и еще четверо студентов жили в одной комнате и вовсю штудировали книги.
Как-то будущий санса Ю Чо, проснувшись, объявил:
— Видел нынче ночью сон — наполовину хороший, наполовину дурной!
— Что за сон? — спросил Сегём.
— Да вот, — ответил Ю, — будто из нашей комнаты воспарили в небо пять змеев, но один из них вдруг рухнул на землю!
— Нас тут пятеро, — возмутился Сегём. — Трудимся, не ленимся. Что ты еще болтаешь о дурных приметах? А ну-ка живо кричи: «Змей, упавший на землю, — это я»! — Ю Чо прокричал эти слова. — Да что это за имя — «я»?! — И Чо снова прокричал, что змей, упавший на землю, это он — Ю Чо.
На следующий год четверо из них успешно выдержали все экзамены, впоследствии стали крупными чиновниками, имели заслуги. И только один Ю Чо до старости терпел невзгоды и, даже ступив на чиновничью стезю, высоко подняться не смог.
Упрямец Син
Державший вместе со мной экзамены некто Син носил густую рыжую бороду, был мал ростом и горбат. При всем при этом был он человеком дотошным, обладал твердым, как косточка плода, характером и ни в чем, даже в самом малом, не уступал другим.
Когда он стал чиновником в Ведомстве ритуала, в его обязанности входил надзор за актерами-музыкантами и кисэн. Син обходился с ними очень жестоко, и кисэн слагали песни, в которых высмеивали его. А еще Син терпеть не мог съедобных трав и белых грибов.
— Ну что за вкус у этих вещей? — восклицал он. — И чего это люди их так любят?!
— Господин Син, — смеялись над ним сослуживцы, — конечно же, совсем не такой, как все люди!
Услышал Син как-то пение иволги и говорит:
— Вот красота! Поет птица-хохотун!
— Да ведь это же иволга, — возразили ему чиновники. — Как можно называть ее птица-хохотун?!
— Она поет «хо-хо», — упрямился Син, — значит, она птица-хохотун, а никакая не иволга!
Все чиновники смеялись над упрямством Сина, и кто-то тогда сложил о нем такой стишок:
Со Тальсон и дочь Хона
Дочь художника Палаты живописи Хона Чхонги красоты была бесподобной. Однажды пришла она по какому-то делу в Санбу. А Со Тальсона — был он молод тогда — после изрядной выпивки со своими сослуживцами как раз доставили туда же. Увидя девушку Хон, Тальсон подошел к ней, сел рядом, в упор уставился на нее и глаз отвести не мог.
А начальником ведомства в то время был первый министр Нам Чи. Заметив Тальсона, разглядывавшего девушку, он сказал:
— Так ли уж велика провинность этого конфуцианца? Живо освободить его!
Тальсон нехотя вышел, сказал с досадой своим сослуживцам:
— Ну что за суд за такой поспешный? Преступнику надо было дать возможность оправдываться. Потом произвести дознание. А то не разобрались даже — прав я или виноват. Ну к чему такая спешка?!
Тальсону было обидно очень, что ему не дали вдоволь налюбоваться дочерью Хона. А приятели его всласть над ним посмеялись.
Чо Унхыль притворяется
Было и такое, что первый министр периода Корё Чо Унхыль притворился сумасшедшим. Тогда в стране назревала смута, и Унхыль хотел избежать беды.
А в то время, когда он был еще губернатором провинции Сохэдо, Унхыль постоянно произносил нараспев: «Амитаба-а-а! Амитаба-а-а!» Как-то к нему под окно пришел один правитель уезда, с которым Чо Унхыль был очень дружен.
— Чо Унхы-ы-ыль! Чо Унхы-ы-ыль! — стал нараспев взывать правитель уезда.
— Ты почему это так взываешь ко мне? — удивился Унхыль.
— Вы, ваша светлость, — отвечал правитель, — постоянно взываете к будде Амитабе, потому что сами хотите стать буддой. Я же взываю к вам потому, что сам хочу стать губернатором!
Приятели посмотрели друг на друга и громко расхохотались.
Случалось Чо Унхылю и слепым притворяться. Вдруг он отказался от должности и занялся домашними делами. А дело-то было в том, что наложница Унхыля вступила в тайную любовную связь с его сыном. Молодые люди частенько прямо перед ним любились. Князь же притворялся, что ничего этого не видит. Когда же смутные времена кончились, Унхыль потер глаза руками, сказал: