Служил вместе с Чхве Севоном еще санса Квак Сынчжин, по прозванию Бес. И Севон сложил стихотворение «Квак-Бес», в котором подсмеялся над сослуживцем:
Севон крепко дружил с Кан Чинсаном. На экзаменах Чинсан занял первое место, а Севон провалился.
— Некто Кан — человек, конечно, очень талантливый, — обхватив коленки, досадливо сказал Севон. — О, как мне хотелось бы самому занять первое место! Да еще чтоб Кан оказался на последнем! Ведь теперь, если я даже и займу первое место на будущий год, радости будет мало: этот Кан мне не позавидует. Хоть бы дерьмо хлестало дождем все эти три дня!
Сопровождаю послов
Когда прибыли послами в нашу страну шицзян Дун и гэйши Ван, я был губернатором Пхёнани и получил приказ встретить их в Анчжу. Приехали в Пхеньян. Дун посетил храм Совершенномудрого при Школе.
— У нас в Китае имеется точно такая же, — сказал он, увидя глиняную статую Конфуция.
— Эта статуя сделана из хрупкого материала, — заметил сопровождавший вместе со мной послов Хо Янчхон, — ее легко разбить. Поэтому в Пангване столицы государства не установлено такое изображение, а используется поминальная дощечка.
— Что ж, это весьма разумно! — одобрил Дун.
Прибыли в храм Тангуна. Заметив поминальную дощечку вана Тонмёна, Дун сказал:
— Он был китайцем!
А когда добрались до храма Кичжа и посол увидел полированную стелу, установленную в честь Кичжа, он громким голосом прочел надпись.
— Настоящий шедевр, — воскликнул Дун, — жаль только, что надпись не укрыта от непогоды!
Он обошел также место захоронения Кичжа, осмотрел его могилу и пожелал сказать надгробное слово. Был Дун очень взволнован, говорил без передышки.
А еще Дун участвовал в прогулке на лодке по реке Тэдонган. С восхищением говорил он о прекрасном пейзаже в Янчжу. Тут пошел небольшой дождь. Я просил Дуна еще побыть здесь, но он сказал:
— Дела государевы ждут меня, поэтому задерживаться не могу!
А его помощник Ван продекламировал:
— Вот место, где встарь любили погулять достойные люди, — указывая на беседку Пубённу, сказал я. — Не соблаговолите ли, тэин, составить компанию и подняться туда вместе?
Дун с радостью согласился. Мы поднялись на башню, я огляделся по сторонам, сказал:
— Вид действительно несравненный. Здесь и дождь переждать можно!
— Хозяин хочет удержать гостя из-за дождя, — улыбнулся Дун, — гость же должен был бы уйти и в вёдро. А желания и хозяина, и гостя — в воле Неба! — Мы взаимно раскланялись и покинули беседку.
Когда завершена была посольская миссия, я провожал обоих послов. Ниже по течению реки мы увидели: рыбак поймал сетью рыбу. Рыба сильно трепыхалась, а послы обрадовались, пожелали набрать рыбы в глиняный таз и приказали приготовить из нее, как водится, фарш.
— Свежая рыба на вкус бесподобна! — воскликнул Дун.
Потом главный ловчий поймал и принес фазана. Дун погладил фазана рукой, зачем-то понюхал его и сказал:
— Я приветствую то, чему Конфуций научил Цзы Лу! — и, выпустив фазана в рощу, добавил: — Лети себе спокойно!
Прибыли в Намхо и поднялись в маленькую беседку отдохнуть. Ловчий опять поймал — на этот раз сайгу и привел ее. Дун велел привязать сайгу в ста шагах к дереву, приказал воину выстрелить в нее из лука и, когда тот поразил сайгу, захлопал в ладоши, громко рассмеялся.
— Цзюньцзы должен быть далек от кухни, — с упреком сказал ему Ван. — Да и как могли вы, тэин, допустить подобное убийство?!
— Волы да лошади идут ведь человеку в пищу, — возразил Дун. — Если же не убивать их, то, конечно, и сайги, и олени окажутся без пользы для человека. Какой же вред от такого убийства?!
— А это что за местность? — увидя «колодцы», спросил меня Дун.
— Да тут ведь недалеко холм, в котором захоронен Кичжа, — засмеялся я. — И здесь все еще действует введенный им закон о колодезной системе землепользования!