Осуждал он и царское Уложение о крестьянах. Как сын крестьянина он не мог примириться с боярским Уложением.
Бояре донесли царю, и Никона сослали.
Артамон Матвеев был сторонником западной культуры. Как и Алексей Михайлович, он любил Италию и Францию.
Дочери царя, царевны Софья и Наталья, учились по-французски и по-польски. Софья читала Мольера, а польский язык предпочитала русскому.
Жития святых она читала по-польски.
Наталья Нарышкина была также сторонницей всяких новшеств.
Царь увидел ее в первый раз в театре, устроенном в доме Матвеева.
Умная, образованная девушка, при этом замечательно красивая, понравилась царю еще при жизни Марьи Ильинишны.
Вскоре царица умерла. При дворе думали, что ее устранили придворные, заметившие страсть царя к юной Наталье. Царь начал ухаживать за девушкой открыто. Сбрил бороду на «аглицкий манер», когда она высказала, что ей не нравятся бородатые мужчины.
Как бы то ни было, царица была устранена.
В то время даже лучшие люди не стеснялись в средствах для достижения цели.
Возможно, что Марию Милославскую и отравили.
Выждав приличное время, царь сделал предложение Наталье.
При дворе и в народе ее прозвали «царица-лапотница». Она была так бедна, что в отцовском доме носила лапти.
Царь пригласил боярыню Морозову как одну из самых знатных придворных дам на свадьбу.
Представительница старейшего боярского рода, она должна была на свадьбе стоять во главе других боярынь «свадебного чина» и говорить «царскую титлу», то есть величание царя.
- Не пойду на свадьбу, - резко заявила Морозова. - Ведь, величая царя, я должна целовать его руку, называть его благоверным, а какой же он благоверный? Он еретик, никонианец. И, кроме того, я должна буду в церковь еретическую пойти, от нечестивых никоновых архиереев благословение принять. Не пойду!
Сколько ее ни уговаривали, она послала царю отказ под предлогом болезни.
В то время доносы процветали. Царю донесли, в чем дело. Алексей оскорбился и решил жестоко отомстить.
- Пора уж на волю России вырваться от древняго! - сказал он. Княгиня Прасковья Урусова, сестра Федосьи Морозовой, находилась всецело под влиянием сестры.
Княгиня присоединилась к ней. Она также была верна старому благочестию.
Царский гнев не знал меры. А просить у царя прощения, как требовал Алексей, Морозова наотрез отказалась.
- Вот как! Она вздумала со мной бороться, - сказал царь. - Что ж, поборемся. Я погляжу, кто из нас одолеет.
Царская земная сила ополчилась на силу духа…
О Морозовой собирались советы у царя. «Бысть вверху не едино сидение об ней, думающе, как ее сокрушить», - рассказывает летопись.
Эта борьба всесильного царя, располагавшего всеми силами земли, со слабой, беззащитной женщиной, не имевшей ничего, кроме силы духа, темным, кровавым пятном лежит на памяти царя Алексея Михайловича.
Морозову он погубил не по настоянию бояр и духовенства.
И бояре и духовенство просили простить ее. Митрополит Павел убеждал царя, что это просто женское упрямство.
Но царь руководствовался личной местью. Он хотел погубить эту непреклонную женщину, не желавшую смириться пред его волей и дерзновенно обличавшую его за «нечестие». Вместо уважения к ней за ее отвагу он почувствовал к ней ненависть.
У него была маленькая душа, неспособная оценить величие стойкости в своем враге.
Морозову арестовали.
С Морозовой вместе взяли сестру ее, княгиню Урусову. Их развезли по разным монастырям.
Пока Морозова страдала за Христа, ее малютка Глеб умер.
Но и Морозова и Урусова были тверды. Их приказано было ежедневно водить насильно в церковь на никонианское богослужение.
Приходилось носить их на службу на носилках, с цепями на руках.
- За Христа страдаем! - кричали обе фанатички, нарушая церковное благочиние. - Люди православные! Креститесь двумя перстами, иначе погибнете.
Морозову по приказу царя повезли на соборный суд. Патриарх предложил ей причаститься по новому обряду.
- Я сам тебя причащу, дочь моя. А ты знаешь, что только царь и царица получают причастие из моих рук.
- Не возьму тела Христова из твоих рук, - закричала Морозова. - Ты служишь земному царю, а от Небесного отвратился. И я от тебя отвращаюсь.
Патриарх покраснел от негодования.
- Недаром царь говорил, что ты всякого способна из себя вывести, - сказал он.