А вот как рассказывает об этом времени в своих записках Эрнст Миних: «Лишь токмо молодой император свой дух предал, то означенный совет съехался на совещание о наследии империи. Кончиною Петра II пресеклось мужское колено императорского дома, почему князь Долгорукой и его сообщники почли сие обстоятельство удобным случаем, власть российских государей некоторым образом ограничить. Они не чаяли в том ошибиться, когда, невзирая на степень родства или на перворождение, поднесут престол российский такой государыне, которая будет им благодарна за оказанное ей преимущество, и следовательно из признательности подтвердит все, какие ни будут ей представлены, условия.
И так выбор пал, как выше сказано, на вдовствующую герцогиню Курляндскую, и примечательнейшие предложенные ей статьи были следующия:
1) без усмотрения и согласия высокого совета никакого в делах государственных не подавать решения, следовательно,
2) не объявлять войны и не заключать мира;
3) никаких не налагать поборов или налогов;
4) никого за преступление в оскорблении величества не осуждать к смерти в одной тайной канцелярии и ни у единого дворянина не конфисковать имения, без ясного доказательства на учиненное им вышеозначенное преступление;
5) беспрекословно довольствоваться определяемым на содержание ея особы и придворного штата годовым доходом;
6) казенных вотчин никому не дарить;
7) не вступать в брак и не назначать наследника престола.
После сего к новой императрице, обретавшейся в Митаве, отправлены депутаты, между коими предводитель был князь Василий Лукич Долгорукой, как возвестить ей об избрании ея, так и упомянутые статьи предложить на утверждение.
Сия до формы правления касающаяся перемена не могла быть столь скрытна, чтобы не проведал об оной камергер покойного императора граф Густав Рейнгольд Левенвольде, которого старший брат, после бывший обер-шталмейстер и императрицы Анны Иоан-новны, жил тогда в отставке в своих деревнях в Лифляндии, и с давнего уже времени предан был герцогине Курляндской. Дабы уведомить сего и через него императрицу об оном деле как можно скорее, не нашел камергер граф Левенвольде иного удобнейшего средства, кроме как послать своего скорохода, в крестьянской одежде, к нему с письмом в Лифляндию. Вестник, наняв сани, скоро поспел туда, так что старший брат Левенвольде успел отправиться в Митаву и приехать туда целыми сутками ранее, нежели депутаты. Он первый возвестил новоизбранной императрице о возвышении ея и уведомил о том, что брат к нему писал в рассуждении ограничения самодержавия. Причем он дал свой совет, дабы императрица на первый случай ту бумагу, которую после нетрудно разорвать, изволила подписать, уверяя, что нация не долго довольна быть может новым аристократическим правлением, и что в Москве найдутся уже способы все дела в прежнее привесть состояние.
Депутаты приехали в Митаву спустя один день. Императрица безпрекословно подписала предложенные условия и неукоснительно предприняла свой путь в Москву…
Здесь обреталась она… и заимствовалась от императорского достоинства одним токмо титулом; но спустя несколько недель многие дворяне и большою частию из офицеров гвардии под предводительством князя Трубецкого и князя Черкасского, кои были после кабинетными министрами, поднесли императрице прошение, в котором содержалось, что как они между известных статей находят некоторые предосудительные для государства, и монархическую власть полагают наиполезнейшую для своего отечества, то ея императорское величество просят всеподданейше, дабы она благоволила нововведенный образ правления отрешить и управлять империею с неограниченной властию по примеру предков ея. Прошение, как легко представить себе можно, принято наиблагосклоннейше, гвардия собрана на площади пред дворцом, условленные статьи разорваны и монархине новая учинена присяга в верности…»