Это был барон Фредерике…
- Государь император сейчас выйдет… Его величество в другом вагоне…
Стало еще безотраднее и тяжелее…
В дверях появился государь… Он был в серой черкеске… Я не ожидал его увидеть таким…
Лицо?
Оно было спокойно…
Мы поклонились… Государь поздоровался с нами, подав руку. Движение это было скорее дружелюбно…
- А Николай Владимирович?
Кто-то сказал, что генерал Рузский просил доложить, чте он немного опоздает.
- Так мы начнем без него.
Жестом государь пригласил нас сесть… Государь занял место по одну сторону маленького четырехугольного столика, придвинутого к зеленой шелковой стене. По другую сторону столика сел Гучков. Я -рядом с Гучковым, наискось от государя. Против царя был барон Фредерике…
Говорил Гучков. И очень волновался. Он говорил, очевидно, хорошо продуманные слова, но с трудом справлялся с волнением. Он говорил не гладко… и глухо.
Государь сидел, опершись слегка о шелковую стену, и смотрел перед собой. Лицо его было совершенно спокойно и непроницаемо.
Я не спускал с него глаз. Он изменился сильно с тех пор… Похудел… Но не в этом было дело… А дело было в том, что вокруг голубых глаз кожа была коричневая и вся разрисованная белыми черточками морщин. И в это мгновение я почувствовал, что эта коричневая кожа с морщинками, что это маска, что это не настоящее лицо государя и что настоящее, может быть, редко кто видел, может быть, иные никогда, ни разу не видели… А я видел, тогда, в тот первый день, когда я видел его в первый раз, когда он сказал мне:
- Оно и понятно… Национальные чувства на западе России сильнее… Будем надеяться, что они передадутся и на восток…
Да, они передались. Западная Россия заразила восточную национальными чувствами. Но восток заразил запад… властиборством.
И вот результат… Гучков - депутат Москвы, и я, представитель Киева - мы здесь… Спасаем монархию через отречение… А Петроград?
Гучков говорил о том, что происходит в Петрограде. Он немного овладел собой… Он говорил (у него была эта привычка), слегка прикрывая лоб рукой, как бы для того, чтобы сосредоточиться. Он не смотрел на государя, а говорил, как бы обращаясь к какому-то внутреннему лицу, в нем же, Гучкове, сидящему. Как будто бы совести своей говорил.
Он говорил правду, ничего не преувеличивая и ничего не утаивая. Он говорил то, что мы все видели в Петрограде. Другого он не мог сказать. Что делалось в России, мы не знали. Нас раздавил Петроград, а не Россия…
Государь смотрел прямо перед собой, спокойно, совершенно непроницаемо. Единственное, что, мне казалось, можно было угадать в его лице:
- Эта длинная речь - лишняя.
В это время вошел генерал Рузский. Он поклонился государю и, не прерывая речи Гучкова, занял место между бароном Фредериксом и мною… В эту же минуту, кажется, я заметил, что в углу комнаты сидит еще один генерал, волосами черный с белыми погонами… Это был генерал Данилов…
Гучков снова заволновался. Он подошел к тому, что может быть единственным выходом из положения было бы отречение от престола.
Генерал Рузский наклонился ко мне и стал шептать:
- По шоссе из Петрограда движутся сюда вооруженные грузовики… Неужели же ваши?… Из Государственной Думы?
Меня это предположение оскорбило. Я ответил шепотом, но резко:
- Как это вам могло прийти в голову? Он понял.
- Ну, слава богу, - простите… Я приказал их задержать.
Гучков продолжал говорить об отречении… Генерал Рузский прошептал мне:
- Это дело решенное… Вчера был трудный день… Буря была…
- … И, помолясь богу… - говорил Гучков.
При этих словах по лицу государя впервые пробежало что-то… Он повернул голову и посмотрел на Гучкова с таким видом, который как бы выражал:
- Этого можно было бы и не говорить…
Гучков окончил. Государь ответил. После взволнованных слов А. И., голос его звучал спокойно, просто и точно. Только акцент был немножко чужой - гвардейский:
- Я принял решение отречься от престола… До трех часов сегодняшнего дня я думал, что могу отречься в пользу сына, Алексея… Но к этому времени я переменил решение в пользу брата Михаила… Надеюсь, вы поймете чувства отца…
Последнюю фразу он сказал тише…
К этому мы не были готовы. Кажется, А. И. пробовал представить некоторые возражения… Кажется, я просил четверть часа - посоветоваться с Гучковым… Но это почему-то не вышло… И мы согласились, если это можно назвать согласием, тут же… Но за это время сколько мыслей пронеслось, обгоняя одна другую…
Во-первых, как мы могли «не согласиться?»… Мы приехали сказать царю мнение Комитета Государственной Думы… Это мнение совпало с решением его собственным… а если бы не совпало? Что мы могли бы сделать? Мы уехали бы обратно, если бы нас отпустили… Ибо мы ведь не вступали на путь «тайного насилия», которое практиковалось в XVIII веке и в начале Х1Х-го…