Луи-Филипп сделал робкую попытку выдвинуть кандидатом на новый бельгийский престол своего сына, герцога Немурского. Но Пальмерстон, ловко сманеврировав, устроил так, будто он лично ничего бы против этого не имел, а вот император Николай, ненавидящий Луи-Филиппа, будет протестовать. Талейрану, в то время французскому послу в Лондоне, было ясно, что Пальмерстон ни за что не допустит воцарения сына французского короля. Если так, то и самому Талейрану лучше прикинуться, будто он верит, что все дело в нежелании царя. Талейран пробовал, при определении Лондонской конференцией окончательных границ Бельгии, выгадать что-нибудь для Франции; но и это натолкнулось на упорное сопротивление Пальмерстона. В начале июня 1831 г. национальным конгрессом на бельгийский престол был избран принц Леопольд Саксен-Кобургский, на кандидатуре которого сошлись все державы. Талейран потребовал, чтобы на французско-бельгийской границе были срыты все крепости, сооруженные для защиты от Франции. Это ему удалось провести. При определении границы между Бельгией и Голландией Талейран оказался, к удивлению, довольно благожелательным к Голландии, и Бельгия получила там несколько меньше, чем ожидала. Эта мягкость старого князя объяснилась лишь 100 лет спустя, в 1934 г., когда голландский государственный архив опубликовал документы, уличающие Талейрана в том, что он получил от голландского короля Вильгельма I взятку в 10 тысяч фунтов стерлингов золотом.
Подводя итоги бурным 1830 и 1831 гг., Николай I должен был признать, что отныне без теснейшего единения с Австрией и Пруссией ему не обойтись.
4. УИНКИАР-ИСКЕЛЕССКИЙ ДОГОВОР РОССИИ С ТУРЦИЕЙ И ПРОТИВОРЕЧИЯ ВЕЛИКИХ ДЕРЖАВ В ВОСТОЧНОМ ВОПРОСЕ
Турецко-египетский конфликт и позиция великих держав (1832 ― 1833 гг.). Неожиданно и почти катастрофически обострился восточный вопрос. Произошло это обострение на этот раз вовсе не по инициативе Николая. Возникло оно из обстоятельств внутренней жизни Турецкой империи.
Могущественный вассал Турции, паша Египта Мехмед-Али, восстал против султана и пошел на него войной. ЗанявСирию, египетское войско, обученное и вооруженное лучше, чем армия султана, двинулось к северу, и 21 декабря 1832 г., в битве при Конии, сын Мехмеда-Али, Ибрагим, совершенно разгромил турецкую армию. Султан Махмуд II очутился в отчаянном положении: у него не было ни денег, ни времени, чтобы хотя бы наскоро собрать новую армию.
Махмуд обратился за помощью к державам. Но французская дипломатия, давно облюбовавшая Египет и Сирию как будущую сферу своего влияния, отказалась ему помочь. Пальмерстон предложил султану подождать, пока поможет Австрия: он рассчитывал не доводить султана до необходимости обратиться к Николаю.
Пальмерстон надеялся, что нужное Англии дело будет, таким образом, выполнено австрийскими руками.
Но вышло совсем по-другому. Во-первых, австрийская армия вовсе не была готова к сопротивлению победоносному египетскому войску в далеких пустынях Малой Азии; во-вторых, Меттерних, скрепя сердце, должен был мириться с русской опасностью на Востоке, чтобы сохранить могущественного союзника в борьбе с революционной опасностью в самой Европе. Поэтому он меньше всего желал открыто ссориться с Николаем.
А Николай сейчас же, еще до битвы при Конии, предложил султану вооруженную помощь против Ибрагима; еще раньше русский генерал Муравьев внезапно высадился на берегу Босфора. Опасность от русской помощи султан сознавал хорошо. Впоследствии на возмущенный вопрос английского посла, как султан вообще мог согласиться принять «помощь» от Николая, один из членов Дивана повторил слова, сказанные Махмудом: «Когда человек тонет и видит перед собой змею, то он даже за нее ухватится, лишь бы не утонуть». Муравьев, устроив свой лагерь на Босфоре, явился к султану в качестве специального посланца от царя с таким предложением: если султан желает, Николай потребует от мятежного египетского паши Мехмеда-Али, чтобы он немедленно убрал свои войска и велел Ибрагиму возвратиться в Египет. В случае отказа царь объявляет Мехмеду-Али войну.
Но Мехмед-Али не покорился, да и султан медлил дать Николаю свое согласие. Мало того, Ибрагим двинулся еще несколько дальше к северу. В полной панике султан решился на все, и 3 февраля 1833 г. русский представитель в Константинополе, Бутенев, получил, наконец, долгожданный дипломатический документ: Махмуд формально просил царя оказать ему помощь против мятежного вассала. Русский флот, давно уже стоявший наготове в Севастополе, снялся с якоря и отплыл в Константинополь. 20 февраля 1833 г. этот флот появился в Босфоре. Тогда французский посол адмирал Руссэн бросился к султану, решительно убеждая его просить русский флот удалиться. Английский посол поддержал Руссэна. Они оба заявили, что немедленно отбудут из Константинополя если русские займут город. Это значило, что, в случае отказа султана, Англия и Франция поддержат Мехмеда-Али. Султан потребовал от Руссэна обязательства поддержать его против Мехмеда-Али, и Руссэн подписал с рейс эффенди это обязательство.
Мехмед-Али был превосходным дипломатом; он ясно видел, что французы хотели лишь отсылки обратно русского флота, а теперь, добившись этого, не приложат никаких усилий к тому, чтобы преградить Ибрагиму путь. Султан Махмуд убедился, что Руссэн и англичане его обманули. Между тем пришли новые грозные известия: агенты Ибрагима, пробравшись в Смирну, подняли там восстание против султана. Султан прямо объявил, что снова обратился к Бутеневу, и турецкие министры сообщили последнему о согласии султана, чтобы русский флот не уходил из Босфора. Бутенев на это мог только любезно ответить, что русский флот и не думал трогаться с места, так как у него, Бутенева, было только устное, а не письменное предложение увести флот. 2 апреля к берегу Черного моря, у самого Босфора, явилась новая русская эскадра, а спустя несколько дней — и третья. Немногим меньше 14 тысяч русских солдат было высажено на берег.
Французская дипломатия и Пальмерстон были в большой тревоге. Было ясно, что одними словами отделаться нельзя. Приходилось либо решительными мерами спасать султана Махмуда от египетского паши, либо отдать Константинополь русским войскам, да еще с разрешения самого султана. В конце концов Руссэн и английский посол Понсонби вызвали свои эскадры к Египту и добились заключения мира между султаном и Мехмедом-Али. Мир был очень выгоден для египетского паши и значительно расширял его владения. Но Константинополь был спасен. Однако и для султана и для Европы было ясно, что Ибрагим со своим войском убоялся не маневрирующих где-то английских и французских судов, а русской армии, уже стоявшей на малоазиатском берегу Босфора. Султан Махмуд был в восторге от оказанной ему помощи и еще больше от переданного ему через царского генерал-адъютанта графа Орлова заявления, что спасители Турецкой империи 11 июля намерены отчалить от дружественных турецких берегов и возвратиться в Севастополь.
Уинкиар-Искелесский договор (8 июля 1833 г.). Граф Орлов недаром почти два месяца просидел перед этим в Константинополе. Потом говорили в дипломатических кругах Парижа и Лондона, что во всем Константинополе остался к началу июля лишь один неподкупленный Орловым человек, именно сам повелитель правоверных, Махмуд II — да и толишь потому, что графу Орлову это показалось уже ненужным расходом. Но только этой деталью нельзя, конечно, объяснить блистательный дипломатический успех, выпавший на долю Орлова ровно за три дня до отхода русского флота из Босфора. 8 июля 1833 г. в местечке Ункиар-Искелесси между русскими и турецкими уполномоченными был заключен знаменитый в летописях дипломатической истории договор. В Ункиар-Искелесси Николай одержал новую дипломатическую победу, — более замечательную, чем Адрианопольский мир, ибо победа эта была достигнута без войны, ловким маневрированием.
Россия и Турция отныне обязывались помогать друг другу в случае войны с третьей державой как флотом, так и армиями. Они обязывались также помогать друг другу в случае внутренних волнений в одной из двух стран. Турция обязывалась в случае войны России с какой-либо державой не допускать военных судов в Дарданеллы. Босфор же оставался при всех условиях открытым для входа русских судов.