Договор в Ункиар-Искелесси стал одной из причин обострения англо-русских противоречий.
Пальмерстон. С половины ноября 1830 г. во главе английского кабинета стоял 1 реи, а министерством иностранных дел управлял лорд Пальмерстон. С тех пор, вплоть до своей смерти в 1865 г., этот человек то в качестве «статс-секретаря» по иностранным делам, то как премьер, тона посту статс-секретаря по внутренним делам, то в роли членаоппозиции — не переставал оказывать на внешнюю политикуАнглии самое могущественное влияние.
Блестящую характеристику Пальмерстона дал Карл Маркс.
«Будучи торием по происхождению, — писал Маркс, — он все же сумел ввести в управление иностранными делами весь тот клубок лжи, который составляет квинт-эссенцию вигизма. Он прекрасно умеет соединять демократическую фразеологию с олигархическими воззрениями, умеет хорошо скрывать торгашескую мирную политику буржуазии за гордым языком аристократического англичанина старых времен; он умеет казаться нападающим, когда на самом деле потворствует, и обороняющим, когда на самом деле предает; он умеет ловко щадить мнимого врага и приводить в отчаяние сегодняшнего союзника, умеет в решительный момент спора становиться на сторону сильнейшего против слабейшего и обладает искусством, убегая от врага, сыпать громкими, смелыми фразами.
Одна сторона обвиняет его в том, что он состоит на жаловании у России; другая подозревает его в карбонарстве».
Маркс внимательно следил за деятельностью Пальмерстона. Он с ненавистью и презрением относился к его развязному передергиванию политических карт, к умению Пальмерстона всю свою жизнь жить по чужому политическому паспорту. Маркс не верил искренности вражды Пальмерстона к николаевской России и некоторое время серьезно относился к печатным уверениям экзальтированного публициста Уркуорта, будто Пальмерстон подкуплен Россией.
Совершенно бесспорно, что возгласы Пальмерстона против царизма как душителя свободной мысли были лживы и лицемерны. Именно этой своей стороной царизм и был по душе Пальмерстону. Если что и не нравилось в России этому слуге английского захватнического капитала, так это ее колоссальные размеры, ее огромная сила, ее географическое положение, которое давало ей уже тогда возможность угрожать Турции, Персии и в конечном счете Индии. Именно поэтому для Пальмерстона борьба с Россией всегда была одной из самых важных, основных, всеопределяющих задач внешней политики Великобритании.
Обострение англо-русских противоречий после Уинкиар-Искелесского договора. Договор в Ункиар-Искелесси вывел из себяПальмерстона. Это была уже вторая его неудача в борьбе против Николая за сравнительно еще короткое время управления английской дипломатией. Первое столкновение с Николаем произошло еще в 1832 г. Онотоже было косвенно связано с восточным вопросом. Пальмерстон очень дорожил одним молодым дипломатом — Чарльзом Стрэтфордом-Каннингом, двоюродным братом скончавшегося в 1827 г. знаменитого премьера Джорджа Каннинга. Пальмерстон послал Стрэтфорда-Каннига в Константинополь и Грецию в 1831 г.; по возвращении в Лондон, в 1832 г., Стрэтфорд представил очень обстоятельный доклад о положении восточных дел после Адрианопольского мира, больше всего останавливаясь на отношениях Турции и России. Пальмерстон после этого решил назначить Стрэтфорда послом в Петербург. Но, очевидно, Николай что-то проведал об антирусских тенденциях Стрэтфорда. Во всяком случае, Нессельроде, узнав о предполагаемом назначении, написал частным образом в Лондон княгине Ливен, чтобы она дала как-нибудь знать Грею и Пальмерстону о нежелательности посылки Стрэтфорда в Россию. Грей (премьер) считал, что дело на этом и окончено.
Но Пальмерстон решил опубликовать в газетах, что назначение Стрэтфорда уже состоялось; предварительно он дал на подпись королю Вильгельму IV указ о назначении Стрэтфорда послом. Когда сообщение появилось в газетах, Пальмерстон (дело было в октябре 1832 г.) послал обычный запрос об «агремане» русскому правительству, рассчитывая, что Николай не решится отказать. Но Николай решился. Он приказал Нессельроде объявить Пальмерстону, что не примет Стрэтфорда. Пальмерстон настаивал, Николай оставался непоколебим. Тогда Пальмерстон, видя, что скандал разрастается и обращается не против Николая, а против него, предложил такой компромисс: пусть Стрэтфорд только приедет, представится Николаю, вручит свои верительные грамоты, — и тогда Пальмерстон его сейчас же уберет из Петербурга. Царь ответил, правда, устно, что согласен дать Стрэтфорду самый высший из всех русских орденов, с условием, чтобы он сидел дома и не приезжал в Петербург. Пальмерстону пришлось признать, что коса нашла на камень, и подчиниться.
Вслед за этой неприятностью, спустя несколько месяцев, в июле 1833 г., последовала уже настоящая крупная неудача английской дипломатии — русско-турецкий договор в Ункиар-Искелесси. А затем Пальмерстон увидел, что Николай стремится использовать Австрию для своих восточных целей. Это его особенно встревожило. Дело в том, что Меттерних, обеспокоенный некоторыми проявлениями революционного духа в Германии и Северной Италии в 30-х — 40-х годах, возникновением организации Маццини «Молодая Италия», глухим брожением в Венгрии, неотступно настаивал перед Николаем и Фридрихом-Вильгельмом III на необходимости подкрепить Священный союз и продемонстрировать перед революционерами всех стран тесную дружбу «трех восточных монархов».
Съезд монархов Мюнхенгреце (1833 г.)Николай вполне сочувствовал идее такой борьбы, но до сих пор уклонялся от организации подобных съездов. Теперь, в 1833 г. после Ункиар-Искелесси, можно было и не опасаться интриг Меттерниха. Поэтому Николай согласился на созыв съезда. Мало того, он решил использовать намеченный съезд австрийского, прусского и русского монархов и их министров не только для того, чтобы условиться относительно общей борьбы с революцией, но и для того, чтобы позондировать позицию Австрии в турецком вопросе. Умысел Николая был ясен: Меттерних в нем нуждался, как в опоре против революционных потрясений, грозящих гибелью Габсбургской монархии, а также против французской политики, направленной против австрийского владычества в Ломбардии и Венеции. В Мюнхенгреце, где в сентябре 1833 г. состоялся съезд, Николай в самом деле с полной готовностью обещал поддержку Меттерниху. Но зато он рассчитывал, что отныне Австрия не будет противиться русскому продвижению к Константинополю. Однако тут царь ошибся: Меттерниху замыслы Николая казались смертельно опасными не только для Турции, но и для самостоятельного существования Австрии. Вот что об этой попытке царя рассказал впоследствии, уже в конце своей жизни, сам Меттерних. «Это было в Мюнхенгреце, за обедом. Я сидел напротив его величества. Наклонившись над столом, царь спросил меня: князь Меттерних, что вы думаете о турке? Я притворился, что не услышал вопроса, и сделал вид, что оглох, когда он обратился ко мне снова. Но, когда он повторил вопрос в третий раз, я принужден был ответить. Я сделал это косвенным образом, спросив в свою очередь: обращаетесь ли вы, ваше величество, ко мне с этим вопросом, как к врачу или как к наследнику? Император не ответил и никогда со мной вновь уже не заговаривал о больном человеке».
Итак, в Мюнхенгреце царя постигла неудача. Отныне он знал, что Австрия будет попрежнему противиться русской политике продвижения к проливам.
Само собой возникал вопрос и о другом партнере. Этим другим партнером, несравненно более сильным, могла быть только Англия. Но прошло 11 лет после Мюнхенгреца, пока Николаю показалось возможным попытаться снова заговорить о Турции, как о «больном человеке», — и на этот раз именно с Англией. До тех пор, при Пальмерстоне, это было абсолютно немыслимо — даже до того конфликта, который возник из-за отказа в агремане для Стрэтфорда-Каннинга.
Два течения в Англии в отношении восточного вопроса. Уже с начала 30-х годов, — а особенно после Ункиар-Искелесси и проникших в Англию смутных слухов о разговоре царя с Меттернихом в Мюнхенгреце — в английской правящей верхушке, как и в широких кругах крупной буржуазии, наметилось два течения по вопросу о Турции и России. Представителями одного были известный публицист, основатель «Лиги борьбы против хлебных законов», приверженец свободы торговли Ричард Кобден и член парламента Джон Брайт; представителем другого — лорд Пальмерстон, за которым шло подавляющее большинство в парламенте и вне его. Кобден неоднократно излагал свои воззрения в речах, статьях и в специальной брошюре «Россия» («Rossia»), выпущенной в 1836 г. Эти воззрения сводились к тому, что в русско-турецкие отношения не следует вмешиваться ни дипломатически, ни в особенности вооруженной рукой.