Кроме краткого упоминания о наводнении в «Царском списке», шумерская легенда о потопе доходит до нас не напрямую, а переведенная через тысячи лет после события на язык аккадцев (семитское наречие, на котором говорили позже в Месопотамии) и сохраненная в ассирийской библиотеке. Энлиль, царь богов, рассердился, потому что громкий шум людей на земле не давал ему спать; он уговорил других богов уничтожить человечество, но бог Эа, который дал клятву защищать людей, тайком сообщил о замысле одному умному человеку по имени Утнапиштим[7], пока тот спал. И тогда
поднялись грозные боги бездны,
обрушили вниз моря ревущие вод,
семь судей ада подожгли землю своими факелами,
и превратился день в ночь,
потому что разлетелась земля, как хрупкая чаша.
Воды накатывали на людей, как волны сражения{8}.
Предупрежденный Утнапиштим спасся в лодке со своей семьей и несколькими животными, а также с теми, кого смог взять с собой.
Вавилонская версия этого рассказа называется «Повестью об Атрахазисе» (Атрахазис в переводе означает что-то вроде «Великий Умник»). Атрахазис, самый мудрый царь на земле, был предупрежден о грядущем бедствии. Он построил ковчег – и, зная, что может разместить на нем лишь немногих, пригласил остальных своих подданных на пышное торжество, чтобы у них был один, последний, день радости перед концом. Все едят и пьют, благодаря его за щедрость; но сам Атрахазис, зная, что это пиршество – их предсмертная пища, мечется взад-вперед, страдая от горя и чувства вины.
И ели они от его щедрости,
и пили, сколько могли,
но он не мог, лишь входил и выходил,
входил и выходил,
ни разу не присев,
так мучили его отчаяние
и отвращение к своей беспомощности{9}.
Даже самый лучший царь не земле не всегда в состоянии обеспечить выживание своему народу перед лицом непреодолимого бедствия.
Но самый известный рассказ о потопе – несомненно, тот, что изложен в Книге Бытия. Господь решает очистить свое творение от разврата, поэтому велит Ною, «непорочному среди людей», построить ковчег, который спасет его и его семью от гибели.
Хлынул дождь, разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились, и воды поглотили землю.
Три культуры, три рассказа: слишком много совпадений в деталях, чтобы их не учитывать[8].
Геологи XIX века, используя Книгу Бытия в качестве руководства, искали следы Всемирного потопа и находили их: беспорядочные геологические слои, раковины на вершинах гор. Но медленное продвижение по земле ледового покрова – теория, впервые предложенная Луи Агассизом в 1840 году, – также объясняло многие из геологических явлений, относимых ранее к последствиям Всемирного потопа. Вдобавок эта теория созвучна растущей в научной среде уверенности по поводу того, что эволюция мира была постепенной и поступательной, на нее влияли одни и те же последовательные процессы, она гладко двигалась вперед по предсказуемому пути, на котором уникальным и неповторяемым событиям нет места[9].
И все-таки рассказы о Всемирном потопе остались. Исследователи Месопотамии продолжали защищать идею о существовании реального наводнения – не всемирного, так как философски эта теория напрочь отвергается, но локального месопотамского, хотя и достаточно разрушительного, чтобы запомниться на тысячи лет. Археолог Леонард Вулли, известный по раскопкам Ура, написал: «Общего уничтожения человеческой расы, конечно, не произошло, не произошло даже полного уничтожения населения Дельты… но могло быть произведено довольно разрушений, чтобы оставить след в истории и определить лик эпохи»{10}. Ища следы наводнения, Вулли (что не удивительно) нашел их – десятифутовый слой осадков, отделяющих ранние месопотамские поселения от более поздних.
До потопа Райана – Питмана
Примерно через семьдесят лет Уильям Райан и Уолтер Питман предположили, что рассказы о Всемирном потопе отражают не опустошительный общемесопотамский потоп, а память о постоянных наводнениях – «половодье, которое никогда не исчезало… [которое] выгоняло людей с их родных земель и заставляло находить новые места для жизни»{11}. По мере того, как таял лед и поднимался уровень Средиземного моря, там, где еще недавно была твердая земля, образовался пролив Босфор. Черное море вышло из берегов, навсегда затапливая деревни; спасшиеся люди уходили на юг и уносили с собой память о бедствии.
8
Когда рассказ о шумерском наводнении был впервые переведен в Европе, большинство историков решили, что Книга Бытия произошла от него; дальнейшее изучение существенных различий между двумя рассказами показывает, что гораздо вероятнее независимое появление повествований об одном и том же изначальном явлении.
9
Такой взгляд на Вселенную появился благодаря доказательству, что неповторяемые катастрофы действительно оставляют след на земле и очень часто меняют климат или уничтожают целые живые виды: например, считается, что конец мелового периода знаменовался падением астероида. По поводу мнения неспециалистов о древних глобальных бедствиях см.: Питер Джеймс и Ник Торп, «Древние тайны» (Peter James and Nick Torp,
10
Quoted in William Ryan and Walter Pitman,