Впрочем, приведенные датировки смущают современных исследователей своей откровенной привязкой к Троянской войне и вообще довольно ясно выраженной эллинизацией всей этой истории. Это служит важным основанием сомнения в достоверности всей традиции о столь раннем основании Гадеса, Утики и других финикийских поселений. Возникло представление, что эта традиция имеет единое происхождение и что, возможно, у ее истоков стоят александрийские эрудиты, помнившие о роли, приписываемой финикийцам Гомером, и искусственно связавшие мифы о Троянской войне и о Гераклидах с путешествиями финикийцев[115]. Думается, что такая точка зрения едва ли верна. Уже Страбон, и об этом говорилось выше, различал Гомера, умалчивающего отирийцах, и финикийские колонии, тирийцев воспевающие. И хотя тот же Страбон (1,2,35) иногда называет финикийских колонистов на Океане сидонцами (правда, не от своего имени, а приводя мнение некоторых писателей) и так же поступает Саллюстий (lug. 78, 1), но если речь идет конкретно о городе-метрополии колонистов, то упоминается только Тир. Мы уже видели, что истоки этой традиции довольно древние и, вероятнее всего, собственно финикийские, а в самой традиции можно выделить две струи: храмовую и «городскую», далеко не всегда совпадающие.
Нельзя также говорить о перенесении на финикийцев мифов о Геракле. Скорее наоборот, Геракл, будучи типичным греческим героем, включил в себя и ряд восточных черт[116]. В рассказе о его десятом подвиге в изложении Диодора (IV, 17-18) герой возглавляет не только большое войско, но и флот. Параллельное предание, восходящее, по крайней мере, к Стесихору, излагающее древнейшую и именно греческую версию этого похода, представляет Геракла как «сухопутного» героя[117]. Этот факт, как и сам маршрут Геракла, совпадающий с районами финикийской колонизации на ее первом этапе, и наличие большого войска, что надо сопоставить с армией Геркулеса-Мелькарта во время его похода в Испанию (Sal. lug. 18), — все это ведет к мысли, что основа рассказанного Диодором мифа — финикийская, которая позднее была эллинизирована и включена в цикл мифов о Геракле[118].
Разумеется, эллинизацию финикийских преданий отрицать нельзя. Однако надо иметь в виду, что в эпоху эллинизма многие «варвары», стремясь включить историю своих стран и народов в общеисторический поток, создавали произведения на греческом языке. Это объясняет появление трудов Манефона и Бероса, создание Септуагинты[119]. Иудеи при всем стремлении оградиться от язычников настаивали на родстве со спартанцами (I Мае. 12, 6—7, 21). В свою очередь, греки обращались к истории туземных народов и государств, используя их историческую и мифологическую традицию для своих построений. Так поступил уже в римское время Филон Библский, использовавший для своей «Финикийской истории» старинный труд финикийца Санхуньятона, хотя, возможно, и переделал его в значительной степени в эвгемерическом духе. И в этом случае грекоязычный автор стремился, насколько возможно, приблизить финикийские божества к греческим, в ряде случаев отождествляя их. Тирские хроники были изложены на греческом языке Менандром и Дием. И вот тот же Менандр отмечает прибытие в Финикию Менелая после падения Трои (Clem. Alex. Strom. I, 140, 8).
Включение восточной истории в обешеисторический поток, в котором в эллинистическо-римское время определяющей была, естественно, история Эллады и Рима, вело и к принятию греческой исторической схемы, важнейшей вехой которой и была Троянская война[120]. Поэтому неудивительно, что, подобно античным авторам, и восточные писатели принимали эту хронологическую веху.
На Западе эллинизация местных преданий могла произойти еще раньше. В Карфагене эллинизация культуры отмечается уже в самом начале IV в. до н. э. Не исключено, что в этом же направлении могли действовать и гадитанские жрецы. Хотя в их храме наблюдалась явная настороженность по отношению к иноверцам, как это видно из слов Эктемона (у АV. Or. mar. 358-363) отом, что чужеземные мореплаватели, помолившись в храме, должны были как можно скорее покинуть его, само присутствие молящихся чужеземцев вело к установлению контактов с ними. И еще большая настороженность иудеев не мешала им, как мы видели, навязываться в братья к спартанцам. Так что римские и греческие авторы вполне могли принять «привязку» к Троянской войне от самих финикийцев. К тому же надо подчеркнуть, что определенная по отношению к этой войне дата основания Гадеса и Утики подтверждается датировкой Псевдо-Аристотеля и Плиния, не содержащей ссылки на войну.
118
Мокушкин М. Н. Миф о Геракле как источник по истории Северо-Западной Сицилии // Норция. 1978. Вып. 2. С. 8-10.