Многочисленные славянские группы, проникая на Балканский полуостров, заселяли к VI—VII в. греческие земли. Они ассимилировались, но в то же время, особенно в зоне Халкидонского полуострова, сохраняли свои обычаи и собственный язык. Византийская администрация уже в VII—VIII в. начала набирать из их среды переводчиков для сношений с племенами за Дунаем. Хотя славяне и относились к единой большой этно-лингвистической общности, раскинувшейся на большей части нехристианизированной Восточной Европы, они не являлись, однако, с точки зрения Империи, единым субъектом «славянской политики». Хотя их лингво-географическое положение долго оставалось скрытым под владычеством различных народов — готов, гуннов, авар, выходцы из разных племен поступали на военную службу Византии. Несмотря на то что некоторым византийским наблюдателям и не была чужда концепция родства славянских племен, принадлежавших к одному и тому же этносу, интересы переговоров с военными вождями мешали доискиваться этнической сущности языческого мира, нависшего с севера от Дуная и Босфора. Лишь когда военные потребности стали более органически согласовываться с религиозной политикой и Византия начала использовать в Европе деятельность христианских миссионеров как инструмент духовного и материального влияния, выявилось истинное лицо этой части варварского мира.
Миссионеры восточной Церкви проповедовали Новый Завет и организовывали христианскую жизнь новообращенных, используя местные славянские наречия, в то время как римская Церковь вводила среди новообращенных в качестве языка богослужения латинский. В основу этих двух подходов лег комплекс причин, связанных с различными экуменическими представлениями, а также с разным опытом и техническими возможностями. Византийская Церковь, поддерживаемая бюрократией многонациональной империи, имела постоянные контакты с иноязычными цивилизациями Азии и Африки, располагала переводчиками и привыкла переводить на различные языки даже каноническую литературу, требующую осторожного подхода. Рим же, напротив, признавал в универсальности латинского языка инструмент для установления собственного наднационального господства. Кроме того, единство государственной и религиозной власти давало Византии возможность прямого контроля над всей внутренней и внешней политикой, в то время как западная Церковь должна была осуществлять свою деятельность, особенно в Центральной и Восточной Европе, во взаимоотношениях с военно-политической системой немецких феодалов.
К середине IX в. латинские и византийские миссии начали сталкиваться между собой в районе между Эльбой, Моравией и Дунаем. Западное христианство не было еще отделено от восточного, и власть римского первосвященника (несмотря на разногласия, вызванные так называемой «схизмой Фотия») не была решительно противопоставлена власти константинопольского патриарха. Больше, однако, чем церковное соперничество, довлел конфликт за первенство между Византийской и Германской империями, все более обострявшийся со времен Карла Великого.
В 863 г. в Моравию прибыли аккредитованные Византией при местном языческом князе Ростиславе два греческих священнослужителя — Константин и Мефодий, которые стали вести активную проповедь среди славянского населения. Трудно представить в европейской истории миссию, более богатую последствиями. Константин (который впоследствии снискал славу под монашеским именем Кирилла) и его брат Мефодий приобрели большой опыт в миссиях к другим народам и знали язык славян, потому что родились в Салониках, где славянский язык был в то время общеупотребительным. Для христианизации Моравского княжества они перевели некоторые священные тексты и создали алфавит нового языка. Таким образом, их деятельность ознаменовала начало первой письменной славянской традиции.
Если мы вновь вернемся к представлениям христианского мира IX в., то сможем понять исключительную важность, которую для еще почти не исследованного славянского мира имело создание кирилло-мефодиевской письменности. В цивилизации, которая черпала в христианском Откровении соки моральной и политической жизни, прямое участие в организации Церкви было равнозначно завоеванию социальных прав. В этом смысле крещение представляло собой в данный момент истории каждого варварского народа необходимое условие для его вхождения в европейское сообщество. С того времени, как новообращенные принимали литургию на латинском или греческом языке, христианизация продолжала старый процесс распространения средиземноморской посредством романизации или эллинизации. Если же, напротив, христианство вводило новые народы в жизнь церкви, оставляя им национальный язык, а также оживляя и облагораживая своей культурной энергией, евангелизация гарантировала упрочение варварских сил, предохраняя их от полной ассимиляции. Таким образом, вопрос о языке литургии в концентрированном виде выражал спор между классической традицией и рождением культур новых народов.