Борис поглядывал на меня, пока мы ели, и, наконец, сказал:
— Оля, по твоему лицу видно, что ты хочешь задать мне десяток вопросов, но стесняешься. Правильно?
— Извини, Борис. Я не думала, что это так заметно.
Он чуть улыбнулся:
— Не надо извиняться. Любопытство — вещь вполне естественная.
Входная дверь хлопнула, вошел кругленький рыжеусый мужичок, распространяющий благоухание вчерашних возлияний, увидел нас и понимающе подмигнул:
— Что, ребята, тоже с утра трубы горят?
Мы переглянулись и сначала потихоньку, а потом во весь голос захохотали.
— Пошли ко мне, — предложил Борис, когда мы немного успокоились. — У меня еще остался хороший кофе.
Я не стала отказываться.
Борис не признавал растворимый кофе в полулитровых кружках. Мне всегда нравилось наблюдать, как он священнодействует с кофемолкой и джезвой и торжественно разливает крепчайший ароматный напиток в хрупкие чашечки.
— Боря, это не кофе, а мечта. И почему я не додумалась включить его в обязательную плату?
— Ты можешь переиграть.
— Нет уж, уговор есть уговор. Сама прошляпила.
— Ты молодец, хорошо держишься, — сказал Борис. — Обычно в нашем провинциально-старомодном Энске таких, как я, иначе, чем извращенцами не называют. Правда, меня это уже не задевает. Я есть то, что я есть и другого не дано. Таким уродился. Когда это понял, то сначала переживал, комплексовал и, возможно, именно поэтому рано начал интересоваться психологией, в частности, психологией пола. Потом поступил в институт на факультет педагогики и психологии. Там у меня появился друг. Эжен внешне его очень напоминает, это, пожалуй, единственный привлекательный для меня тип. Этот человек был неглуп, начитан, умел красиво говорить о традициях античности, цитировал Платона и очень тактично внушал, что все, с нами происходящее, естественно и прекрасно. Конечно, мы конспирировались, но однажды потеряли бдительность, и его родители застали нас в самой недвусмысленной ситуации. Им очень не понравилось, что я, по их словам, "развратил их дорогого сыночка". Мой друг поддержал эту версию. Я его не виню, он зависел от родителей и спасался, как мог. Они были людьми весьма влиятельными и быстро устроили так, что меня под благовидным предлогом выставили из института. Этого показалось мало, они заявились к нам в дом и устроили жуткую сцену. Мой отец человек консервативный, можешь представить его реакцию. Думаешь, я сам из дома ушел? Нет, Оля, меня выкинули на улицу в домашних тапках и с разбитой физиономией, сопроводив пожеланием убираться ко всем чертям.
Борис замолчал.
— Боря, — осторожно сказала я, — ты ведь не обязан ничего мне рассказывать.
— Не обязан, верно, но я хочу, чтобы ты меня поняла. Сейчас все прошло, перегорело, а тогда жить не хотелось. Я ведь был то, что называется "ребенок из хорошей семьи", ничего о жизни не знал. Для полного счастья оказалось, что отсрочки больше нет, и российская армия не может существовать без Бориса Серебрякова. Я не стал косить, пошел в армию потому, что тогда мне некуда было больше идти, а теперь даже ей благодарен. Там надо было не переживать, а выживать. Я перестал быть домашним мальчиком и научился защищать если не родину, то хотя бы собственное достоинство, не рефлектируя, гуманно ли бить человека тяжелой табуреткой по голове. Когда вернулся, жил, где придется, подрабатывал то тут, то там, а потом знакомые, которым я гадал ради шутки, посоветовали заняться этим всерьез и, как видишь, результат налицо.
— Да уж, — искренне сказала я. — Ты молодец, Боря.
Наши отношения остались по-прежнему добрососедскими. Я даже из соображений конспирации время от времени звонила Эжену, когда это прелестное, но глупенькое создание в очередной раз капризничало и дулось на Бориса за какие-то выдуманные обиды.
Что поделаешь, придется и на этот раз сделать доброе дело.
— Борис, что ты нашел в этом оболтусе?
— Он милый, забавный и беспечный, — улыбнулся Борис. — Разве любят за что-то, Оля? Любят просто потому, что любят.
Он был прав как всегда.
Вернувшись домой, я проверила холодильник и убедилась, что коту еды хватит на неделю, сама же вполне перебьюсь остатками колбасы и "Роллтоном". Увы, ленива я готовить. Успокоившись на этот счет, я провела день в сладостном ничегонеделании: посмотрела видак, поиграла на компьютере, почитала в очередной раз любимого Савченко. Незаметно подкрался вечер. Я жевала бутерброд, когда пришел Борис.
— Что, пора? — кисло осведомилась я.
— Два ужина, — пообещал Борис.
— Брось, я не вымогатель… Клавдия Петровна? — проворковала я, набрав номер и услышав недовольное "Кто это?". — Здравствуйте, это Оля, Женина знакомая. Можно его к телефону?