Все это было хорошо известно отцам церкви, и в частности, родившемуся в Афинах и обратившемуся впоследствии в христианскую веру Клименту Александрийскому. Живший во II веке теолог[743], имевший /неосторожность быть учителем «отступника» Оригена, всеми силами старался представить греческую философию «дорогой, ведущей к Иисусу». Для эллиниста поневоле Климента «греховным было то, что противостояло здравому смыслу, а именно тому, что глагол или Логос вложил в человека»[744]. Надо сказать, что его высказывания были продиктованы желанием зарекомендовать себя ревностным христианином, но грош цена была такой вере!
Вот тогда произошло смешение понятий, и поиски истоков дьявола потеряли всякий смысл. «Большинство его идей заимствовано у Платона, а оставшаяся часть была почерпнута из проповедей Иисуса»[745]. С наивным простодушием теолог попытался заставить замолчать Гомера, когда тот читал перед ним свое произведение:
«...Рассказывая о любви Ареса и золотокудрой Афродиты,
О том, как они вначале тайком встречались в пещерах Гефеста;
О подарках, которыми он ее осыпал, об опозоренном алькове и ложе Гефеста...»
Климент Александрийский воскликнул: «Замолчи, Гомер! Ты не воспеваешь красоту, а призываешь к адюльтеру. Мы и слушать не хотим о подобном разврате»[746]. В истории уже встречались подобные иконоборцы, ибо Тациан называл греческих философов пустыми болтунами, а Тертуллиан[747] проявил исключительную нетерпимость к греческой философии. Однако трудно себе представить Грецию без Гомера и других прославивших ее поэтов. И стремление заставить замолчать поэта, назвав его стихи, ни много ни мало, порнографическими, может лишь вызвать улыбку. И, наконец, удивительно, как еще греки после этого продолжали слушать Гомера. Но, тем не менее, наибольший интерес вызывает тот факт, что Климент оказался первым из отцов церкви, кто предал анафеме богов другой религии. «Пророческое слово, — указывал он, намекая на «Пророчества Сивиллы», — состоит в том, что все национальные боги являются по сути демонами»[748]. И это было то, что в народе зовут ловким обманом, ибо, оказавшись неспособными договориться между собой о том, кто же такой Сатана, святые отцы довольствовались тем, что решили навесить этот ярлык на другие божества: на Зевса, Юпитера, Ваала, Ахура Мазда... Их уловка была тем более уместной, что в первые столетия христиане довольно терпимо относились к отожествлению Иисуса с греко-римскими божествами: Аполлоном, Гераклом и даже с Дионисом. «Было особенно заметно... как фигура Геркулеса, выступавшего в то время в роли бога-спасителя, постепенно окружалась культовым поклонением, тем самым весьма напоминая христологию»[749].
Дионис также нашел сторонников в лице христиан; такой же культовый бог, как и Геракл, он, помимо того, был символом жизни, а трагическая гибель — его растерзали менады[750] — предвещала вечное возрождение. И неважно, что вакхические и элевсинские мистерии были празднествами во славу жизни и единения с природой, раз им еще не был знаком дьявол и Зло; они предваряли приход Христа Спасителя. Что же касается Орфея, то, как мы видели, он был поистине предтечей Христа, вплоть до эпизода посещения ада (см. гл. 8). И в этом нет ничего удивительного, ибо истоки Орфея следует искать в тех же азиатских источниках, оказавших столь значительное влияние на старозаветный иудаизм и мировоззрение кумранских отшельников и внесших неоценимый вклад в создание мифа о Христе. Так, христиане нашли брешь в греко-римской религии, ставшей в некотором роде их охранной грамотой.
В самом деле, в начале II века христианский прозелитизм[751] достиг таких заметных успехов, что это не могло не встревожить его противников. И начались гонения на христиан, не прекращавшиеся вплоть до восхождения на престол императора Константина. Особенно свирепствовали противники христиан после выхода римского указа от 257 года, когда было конфисковано общинное имущество и начались репрессии христианского духовенства и рядовых верующих на всей территории империи. В соответствии с указом смертной казнью карались верующие, придерживавшиеся христианских обрядов.
743
Он почитался раннехристианской церковью настолько высоко, что его назвали «блаженным» и причислили к лику святых (и только в XVIII веке папа Бенедикт XIV вычеркнул его из мартиролога).
745
«Clement d’Alexandrie». Dictionnaire encyclopédique du christianisme ancien, т.1. Cerf, 1990.
746
«Exhortation to the Greks», IV, in Clement of Alexandria. The Loeb Classical Library, Harvard University Press, Cambridge, Mass & William Heinemann, London, 1982.
747
Тертуллиан Квинт Септимий Флоренс (160—220 гг.), один из основателей христианского богословия —
748
«Exhortation to the Greks», IV, in Clement of Alexandria. The Loeb Classical Library, Harvard University Press, Cambridge, Mass & William Heinemann, London, 1982.