Утро встретило меня сильной головной болью, обезвоженным организмом и диким голодом. Весь перепачканный, грязный и голодный, но живой, я начал осматриваться. Остров представлял собой нечто вроде неправильного пятиугольника, не слишком большого, так, на километр. Во всяком случае с небольшого холма я отлично просматривал весь остров, теперь безжизненный и сгоревший. Не было тут ни высоких скал, ни особых бухт, просто кусок земли посреди моря, и никаких признаков цивилизации.
Тем не менее, я смог отыскать родник, и вволю напился и умылся, и даже прополоскал одежду, изрядно задубевшую от вчерашнего купания. Даже голова стала меньше болеть, и вообще жизнь начала налаживаться, оставалось только решить вопрос с едой и подумать, как унести ноги с острова. Хотя бы на соседний остров, где есть живность, деревья, чтобы сделать лодку, и вообще. Правда, хрен его знает, как эту лодку делать, даже с набором инструментов не справился бы, но все же лучше иметь возможность сделать лодку, чем не иметь, не так ли?
Подбадривая себя такими рассуждениями, я начал обходить пепелище, рассудив, что не могло все сразу сгореть, и там где горело позже, должен еще чувствоваться жар. А если и были зверушки на острове, то, скорее всего, бегали от пожара до последнего, и значит там, где горело последним и нужно искать потенциальное пропитание. Вспомнился «Таинственный остров», и как они там каких-то моллюсков со стен пещер собирали, и устриц жрали, но здесь ничего подобного не было. Было бы неплохо соорудить самодельную удочку, да вот только жрать рыбу сырой? И чем ее разделывать? Опять же у Жюля Верна герои бережно сохраняли добытый огонь, а мне бы этот самый огонь откуда взять?
Сделать самодельную линзу и поджечь щепочку? Попытаться добыть огонь трением?
В очередной раз осознав, что нихрена в этом не понимаю, продолжил поиски. Я становился все грязнее, а добыча так и не находилась. Мысль о том, что на острове могло и не быть крупных зверей уже неоднократно предательски вкрадывалась в голову. Птицы улетели, мелочь попряталась, крупных зверей не было — вывод очень простой — жрать нечего. Хотя, птичьи яйца, но где те гнезда и птицы? Грибы и ягоды сгорели нахрен, что еще можно придумать? В голову упорно лезли бананы и загадочное хлебное дерево, да только я не ботаник.
Устав, присел на камень перевести дух, и только тут осознал, что вдоль острова не спеша так, с ленцой, продвигается лодка. Сидевший в лодке греб редко, но сильно, держась в отдалении от берега. Честно говоря, вначале решил, что у меня рассудок помутился. Ну сами посудите, кто ж по морю в лодке путешествует? Плот с парусом там, понимаю, да и то, максимум до первого шторма, а тут лодка с веслами. И видно, что человек знает, куда путь держит. На сгоревший остров лодочник даже не смотрел, как будто плавал тут мимо каждый день, и пейзаж ему успел осточертеть. Даже сгоревший.
Так что, колебался я недолго. Даже если это плод моего расстроенного воображения, то хуже не будет. Ну подплывет поближе, залезу в воображаемую лодку, промокну, вылезу на берег, и пойму, что схожу с ума. Зато если лодочник настоящий, то может подбросит до соседнего острова? Заради такого дела готов погрести, хотя и будут потом руки в кровавых мозолях.
Поэтому, издавая невнятные, но громкие вопли, помчался к берегу и начал скакать, крича, маша руками и вообще всячески пытаясь привлечь внимание. Наверное не врали, когда писали, что над водой звуки хорошо разносятся. Лодочник почти сразу повернул голову, полминуты всматривался в меня, а потом ловко сделал гребок одним веслом, разворачиваясь к острову.
— Оптопка, бараколка, прямо по Ташкентской, есть свободные места!!! — не удержался я от возгласа
Глава 13
Лодка добралась до берега довольно быстро, но лодочника, разумеется, успел рассмотреть раньше. Он все-таки бросал взгляды через плечо, корректируя курс и примеряясь к берегу. Мужчина, этакий уверенный в себе крепыш, ростом выше меня на полголовы, и с короткой стрижкой. Двигался он спокойно, неторопливо, но чувствовалось, что при необходимости может быстро и ловко укоротить меня на голову.
Возможно, именно так выглядел Тиберий в моем теле. Уверенность силы, спокойствие от осознания собственного могущества, и, соответственно, отсутствие необходимости задираться по мелочам. Оглядев испачканного меня, он спокойно спросил.