Ночью он лежал и весь горел, Гинтари тоже слегла ,скорее не от простуды, а от нервной горячки.
Видя какой у Эдгара озабоченный вид ,как внимательно он слушает хриплое дыхание малыша, женщина дала волю чувствам. Настой подорожника помогал, но болезнь от Волчка не отступала.
Она плакала, засыпала и снова плакала, пока Эдгар не принял решение. Он усадил дитя на лавку ,и сделал надрез над седьмым ребром, сзади, вставил в разрез соломинку. И стал отсасывать болезнь.
У самого кружилась голова, тошнило, но пока не услышал легкого дыхания малыша, не останавливался.
Болезнь от сына отступила.
Теперь надо было лечить жену.
В доме запахло мято и валерьяной, он старался быть, как можно нежнее и чаще ласкаться к жене.
Правда после принятия родов, он некоторое время не испытывал к жене мужского желания.
Он даже сам себе удивлялся, ведь Гинтари сейчас хороша, как никогда. После родов Гинтари расцвела, груди, так призывно выпирали из рубахи, кожа белая и матовая, словно молоко.
Но однажды ,когда в избе было натоплено, что невозможно было спать он встал выпить воды, и увидел, как задралась на жене рубашка. Гинтари лежала, раскинув руки и ноги, между ног чернели завитки волос, при светлой коже и косах, брови и тайные места украшали темные волосы.
Эдгар, так ее захотел взять, вот прямо сейчас, сонную податливую, словно воздушное тесто.
Он взял нож и осторожно разрезал рубашку на жене до самого горла.
Груди тяжелые от молока, раскинулись по обе стороны, живот упругий, небольшим холмиком манил кругом пупка.
Эдгар разделся и сначала стал целовать пупок, потом подобрался к грудям, жадно засасывая нежную кожу.Потом стал мять руками эти белые груди. Жена проснулась, а из сосков брызнуло молоко, он слизал его сладкое ,и соленое одновременно.
Но сил терпеть уже не было, и он лег всем телом на любимую, раздвигая бедрами ее ноги.
И ввинчивая свое вздыбленное естество в сладкую влажную щель.
Так неистово он не любил ее даже в медовый месяц.
Он стонал ,забыв про спящего сына, он извивался в судорогах желания, раз за разом тараня желанную цель.
Это было невероятно! Впервые, за многие годы их брака, тело жены отозвалось: она то выгибала спину, то подмахивала ему в такт бедрами.
И наконец, спазмы сотрясли их обоих. Она не желала отпускать его, сжимала все быстрее и быстрее своим лоном, а он наоборот стремился проникнуть кАк можно глубже, и там излиться до последней капли.
Они так и уснули ,обнаженными, скинув на пол из под себя полотно со следами бурной страсти, они спали обнявшись. И не не дай бог, кто-то бы пришел с недобрыми намерениями, они так бы и умерли, не расцепив объятий.
Но беды не случилось, а когда Эдгар очнулся от сладкого сна, Гинтари уже кормила сына, а другой рукой пряла новую рубашку.
Огромное счастье переполняло их до краев.
Он хотел любить жену, даже чаще чем в их медовый месяц.
Гинтари была как родниковая вода, вроде уже утолил жажду, а все равно хочется еще и еще.
Правда Эдгара огорчало, что всегда любовные игры первым затевает он.
Начинает прижиматься к любимой, ласкать потаенные места, покусывать мочку нежного ушка.
А сама Гинтари словно и не хотела его, так как он желал.
Нет, она стала пылкой, и всегда шла навстречу его желаниям ,но только на встречу. Ни разу за все эти годы она не начинала любовных утех сама.
Эдгара это обижало, но говорить об этой обиде он стеснялся.
Олени и косули уходили все дальше от болотной страны и скоро Эдгару ,искавшему их, пришлось встретить человека, который мог прервать его такую удачливую охоту в здешних пущах.
Глава семнадцатая . Несостоявшийся друг
В стародавние времена появился на краю леса близ заброшенного шляха дом. Добротный, не очень большой, да и для кого его большим делать. Жили в нем сам хозяин Грицко Пилипенко, его жена и маленькая дочь.
В Купянах долго об этом говорили: и об арбе, и о женщине, укутанной с ног до головы в темные покрывала, и о грамоте самого князя Радзивила.
По той грамоте, что читали сам кзендз Илия и корчмарь, выходило, что Грицко Пилипенко награждается уделом земли у Оленьей дубравы. И может бить птицу и дичь и ловить рыбу в княжеском лесу. Зато должен лес и озеро охранять, и спуску ворам не давать, казнить или миловать на свое усмотрение.
Долго народ решал, рядил за кружкой хмельного пива, за какие такие заслуги простому парню такая милость.
И все сошлись в одном, видно спас, этот с виду простой мужик, саму княжескую честь и жизнь.
И хоть теперь носил Грицко, как все, волосы, стриженные в круг, но когда в корчме выпивал лишнее, то смотрел на всех так, что взгляда его боялись не только местные крестьяне, но и заезжие лыцари–шляхтичи. И мнились тогда многим в пьяном угаре и сабля острая на боку мужика, и русая чуприна.
С таким вот взглядом и встретился князь Радзивил в позорном своем заточении на туретчине. Освобождал тогда славный казак Грицко Пилипенко простых украинских и русских селян, и в башню заглянул, услышав тонкий, словно детский, плач. Плакала то тринадцатилетняя Гульсун, по договору вельможному пану до прибытия выкупа положены были в числе многих привилегий и молоденькие девственницы.
Так и сложил бы свою напомаженную и надушенную голову князь, да спасло его то, что брезглив он был от природы, и смуглая худышка-девчонка совсем его не прельстила.
С ней, Гульсун, и приехал казак до родного дому. Да тем, что не пошел вопреки воли жены, и не крестил иноземку, вместо славы сникал себе анафему и изгнание.
Про то неведомо было местным крестьянам. Каждый раз они шли в корчму, чтобы испытать страх и ужас.
Спасала всех от казавшейся неминуемой погибели жена бывшего казака, маленькая, юркая, она гладила смуглой рукой голову мужа, брала его за руку, и тот шел за ней, виновато улыбаясь.
Так и шли они до самого дома. Впереди, позвякивая браслетами на ногах, Гюльсун, а за ней огромный и понурый Грицко.
Так и жили бы они, без чужого догляда и мелочной зависти. Но на ту пору случилось прислать князю голштинцев–инженеров. В горах были найдены камни самоцветные и старый шлях ожил.
И корчма опустела. Мало того, что дорога через дубраву к городу оказалась короче, быстрее можно было добраться на ярмарку. Так еще и жена Грицка готовила на костре такие блюда из барашка и птицы, что в корчму стали приходить только пьяницы, да старые друзья ксендз и староста.
А сам Грицко был честен и неподкупен для местных браконьеров.
Вот такого человека, встретил Эдгар на очередной охоте.
Грицко вышел из -за старого дуба, и направил на незнакомца пистоль.
При Эдгаре был только лук.Так стояли они и смотрели друг другу в глаза.
Первым усмехнулся Грицко.
- Отпускаю тебя, вижу, что пока удача охотничья не на твоей стороне. Впредь охоться севернее, где земли другого вельможи.
- Спасибо, добрый человек, но там война и разорение ,зверь бежит в ваши мирные чащи.
Грицко сел на поваленный бурей клен и достал трубку. Эдгар опустив лук присел рядом. Курить он не курил, но интересно было поближе познакомиться с лесничим.
-Ты один или с кем промышляешь?
-Я один.
-Язык у тебя чудной ,вроде и по-нашему гутаришь. А слова тянешь, как мед.