Религиозная непредубежденность и непредвзятость представляли в тогдашней Европе нечто совершенно новое, нечто такое, чего можно было добиться лишь в результате жестокой борьбы. Поэтому вполне естественным был вывод, делавшийся иноземными, католическими наблюдателями, что торгашеский дух голландцев, всегда устремленный только на барыши, является догмой кальвинизма. Так, венецианский посол в 1618 г. писал: «В делах голландцев господствует чудовищная, неописуемая жадность и алчность (aviditá e avarizia), и это покоится на догме и учении Кальвина»{55}. Спустя два года этот взгляд нашел более мягкое выражение в одном венецианском отчете: «Каждый в своем доме исповедует ту религию, которая ему нравится, и если публично соблюдается только кальвинистский ритуал, то на это, по сути дела, обращают мало внимания; в одном Амстердаме ежедневно в частных домах тайным образом служат 12–14 обеден»{56}.
Если, с одной стороны, торговый дух[8] сглаживал все религиозные различия и свободу вероисповедания выдвигал в качестве условия успеха в делах и благосостояния{57}. то, с другой стороны, он вообще в такой степени стал господствовать в мыслях и действиях нидерландцев, что накладывал свою печать на весь психический склад народа; с течением времени голландцы стали носиться с мыслью о том, что они являются единственными представителями всех добродетелей, свойственных торговому миру{58}. Это убеждение поощрялось и укреплялось тем, что уже очень рано был официально провозглашен непререкаемый государственный принцип, что экономическое могущество всегда связано с экономической свободой{59}.
Еще до заключения Утрехтской унии в 1579 г. в одном постановлении Генеральных штатов от 4 марта 1577 г. мы находим выражение, что воля штатов заключается в том, чтобы торговля была свободной{60}. В одном своем плакате[9] от 8 февраля 1645 г. Генеральные штаты открыто заявляли, что вся жизнь, благополучие и репутация государства Соединенных провинций зависит от судоходства, от заморской и прибрежной торговли{61}. Это мнение постепенно все более укреплялось. После победоносного окончания войны за независимость, которая велась на протяжении почти 80 лет и во время которой, несмотря на опасности и заботы, вызывавшиеся столь длительной борьбой, торговые интересы лишь временами отступали на задний план, государство все более и более принимало характер всеобъемлющей торговой компании, в которую с распростертыми объятиями принимался в качестве участника всякий крупный капиталист{62}.[10] Рыхлая внутренняя структура, которая всегда была свойственна всему государственному организму республики и которая после Вестфальского мира получила еще более резкое выражение, лишь способствовало этому. Вот почему в последние дни республики, когда она очутилась в полной зависимости от Своей старшей французской сестры, парижский Комитет общественного спасения мог писать: эти семь провинций следует рассматривать «скорее как компанию купцов, чем как политическую державу»{63}. Гипертрофия торгового духа имела, таким образом, своим результатом потерю уважения со стороны других народов.
Все эти свойства голландцев, составлявшие основу как их реальной силы, так и репутации, нашли свое высшее воплощение в городе Амстердаме, в его городских властях и в его населении. На всем протяжении существования республики здесь концентрировались как все ее преимущества, так и все ее теневые стороны. Здесь думали и заботились лишь о торговле{64}.[11] Почти каждый состоятельный горожанин был купцом или во всяком случае стремился стать им{65}. Именно Амстердам составлял, хотя и часто оспариваемый, но все же несомненный центр нидерландского могущества и влияния внутри страны и за границей. Своему положению город был обязан внешним и внутренним причинам: как случайному стечению ряда благоприятных факторов, так и собственной упорной и настойчивой целеустремленной политике. При этом, конечно, и речи не было о какой-то предварительно намеченной экономической системе. Успехи Амстердама объясняются правильным учетом в каждом отдельном случае реального положения вещей и соответствующим его использованием.
9
Плакат (plakkaat) — начиная с XVI в. распространенное в Нидерландах название официальных постановлений и распоряжений, обычно вывешивавшихся на видном месте. —
10
В «Voyage en Hollande» Дидро писал: «Республика стремится к обогащению, а не к расширению». («L'ambition de la République est de s'enrichir et non de s'agrandir»), см. Colonbrander, Patriottentijd, I, 85. прим. 2.
11
Отчет от 1626 г.: Существование всех жителей Амстердама зависит от торговых дел, в которых заинтересованы все, так что кажется, что существует известное равенство. Еще в 1762 г. Beckmann (стр. 445) писал: «Все, что вы видите и слышите в Голландии, — все связано с торговлей».