Внешние факторы могущества Амстердама очень легко увидеть. Они базировались на экономическом преобладании, которое перешло к Амстердаму уже со времен средневековья. Конкурируя с другими торговыми городами, такими, как Хорн, Энкхёйзен, Кампен, Харлинген, Дордрехт и т. д., Амстердам вел внешнюю торговлю как на собственный счет, так и на комиссионных началах, причем часто определяющей была посредническая торговля. Эта торговля, поскольку она велась с отдельными странами, была преимущественно оптовой и была неразрывно связана с судоходством, а впоследствии со страховым делом и с промышленностью.
Торговля эта уже издавна не являлась для Амстердама чем-то новым. Уже в средние века голландские купцы вели оптовую торговлю отдельными товарами, как-то: зерном, шерстью{66}. В первой половине XVI в. торговые сношения Амстердама значительно расширились. Доходы от сбора за взвешивание между 1531 и 1566 гг. более чем удвоились, а — от платы за место в гавани изменились в пропорции 3: 8, между тем как тарифы не повысились{67}. В 1560 г. флорентинец Гвиччардини назвал Амстердам вторым после Антверпена торговым городом Нидерландов{68}. В новый период, начавшийся с установлением республики Соединенных провинций, Амстердам еще более расцвел[12]. В результате выпадения Антверпена из числа опасных конкурентов[13] и переселения многих богатых капиталами и техническими знаниями деловых людей из Южных Нидерландов, положение Амстердама сильно упрочилось[14]. Открытие рейсов в Ост- и Вест-Индию и в Бразилию послужило дальнейшей причиной возвышения Амстердама и превратило его в отношении торговли, капитала и кредита в неоспоримо самый могущественный город не только Нидерландов, но и всей Северной и Западной Европы.
Ведущая роль по сравнению с другими нидерландскими городами, которая принадлежала Амстердаму благодаря его капиталу, привела к тому, что на него падала большая часть общественных тягот провинций и государства; это усиливало его влияние, которое он всегда беспощадно использовал в своих интересах[15].
Амстердам занял выдающееся положение уже благодаря своим размерам и большому объему потребления. Город, насчитывавший уже в 1622 г. свыше 100 тыс. жителей{69}, представлял для того времени огромное скопление людей, что стимулировало развитие внутренней торговли и этим одним оказывало влияние, которого никак нельзя преуменьшать. Амстердам стал рынком не только для заграничных товаров, но не в меньшей мере центром оживленного внутреннего торгового оборота. Именно последний бросался прежде всего в глаза современникам в XVII и XVIII вв. и вызывал их удивление объемом торговой деятельности города. Оживленное судоходство по внутренним водам, многочисленность сходившихся здесь линий регулярного судоходства (beurtvaart)[16], приток массы людей в город — все это давало картину оживленности, которая была совершенно неизвестна иноземцам: В Амстердаме постоянно проживало много иностранных купцов, которые в большей или меньшей степени смешивались с местным населением. В конце XVI в. из Антверпена в Амстердам перекочевало много ломбардцев. Здесь жило много купцов, об итальянском происхождении которых свидетельствуют их имена{70}. Сюда надо еще прибавить зажиточных евреев, торговых агентов других государств и городов и беженцев. Подолгу проживали в городе также англичане и шотландцы. Шотландец Уильям Давидсон был в XVII в. одним из самых влиятельных купцов Амстердама{71}.
Амстердам, однако, никогда не ограничивался простой торговлей, одним расширением своих коммерческих связей и интересов за границей. Город играл руководящую роль не только в торговле, но и в политике государства, при этом он полностью подчинял государственную политику торговым интересам. Все это привело к тесному переплетению внешней и внутренней торговой политики. Эту экономическую политику, в которой перемешивались мотивы внутреннего и внешнего порядка, город преследовал с такой беспощадностью, с таким забвением всех государственных интересов, которые не имеют себе равных. Тот самый город, который постоянно проповедовал и защищал свободу торговли, проявлял, когда дело касалось городской промышленности, цеховые и протекционистские тенденции. Во внешней политике господствовала беспринципность, и здесь все определялось лишь с точки зрения торговой заинтересованности. В Голландии высоко ценили теории, если они оказывались полезными для достижения определенных, часто весьма отдаленных целей (стоит только вспомнить Гуго Гроция и принцип «свободное судно — свободный груз»), но эти теории игнорировались тогда, когда приходилось принимать решения по вопросам экономической политики, исходя из условий суровой действительности.
12
Можно вполне согласиться с van Brakel (Handelscompagnieen, стр. XI и сл.), который считает, что расцвет Амстердама объясняется не перемещением антверпенской торговли на Эй (залив Зёйдерзе), но что основы расцвета его торговли более Старого происхождения.
13
Согласно Rachfahl, Willi, v. Oranien, I, 330, около 1514 г. Антверпен и предместья имели 150 тыс. жителей, Амстердам — около 40 тыс.
14
Лейстер в 1586 г. назвал Аматердам «единственным торговым городом в этой части христианского мира» — «the only towne for trafick in this part of Christendom» (Elias, Reg. Patriciaat, 29).
15
Если Амстердам встречал какое-либо противодействие своим планам, то он угрожал прекращением взносов налогов в пользу государства. — Еlias, ук. соч., 189. Де ла Курт в Interest v. Holland, 54, решительно поддерживает право Голландии на преобладание, так как она приносит много жертв в пользу других провинций. А. Наller, 30, в 1723 г. писал о том, что Амстердам, опираясь на свое богатство, сопротивлялся «решениям всего государства».
16
Beurtvaart, Börtfahrt — один из первых видов регулярного судоходства, осуществлявшийся обычно товариществами судовладельцев. (Beurten, Börten). —