Время шло, и меня все больше стала беспокоить грубость и ошибочность многих современных концепций относительно истоков сегодняшнего спора, особенно в отношении знаменитой классической системы. Я помню, как Кэннан привлек мое внимание к высказыванию тогдашнего декана Баллиольского колледжа о том, что классические экономисты «защищали» минимальные зарплаты — предположение совершенно не научное и ошибочное. По мере развития современных дебатов о теориях политики, я все сильнее чувствовал, что классическая система вообще, исковерканная до невероятного предела, стала удобной мишенью для нападок любого автора, желающего создать негативный фон, на котором выигрышно смотрелись бы его якобы просвещенные идеи. Мне это казалось крайне прискорбным. Я был далек от того, чтобы считать классическую теорию непогрешимой, и не думал также, что она сказала последнее слово по поводу поднятых ей вопросов. Но мне казалось, что современные концепции классической теории не только фальси- фицировали историю, но и снижали качество того, что должно было быть серьезным и важным спором, делая его менее интересным вследствие крайней неточности и поверхностности» (Robbins, 197!) Р- 226; см. прим. i).
Эти рассуждения привели его к написанию «Теории экономической политики в английской классической политической экономии».
Если одной постоянной темой лекций Роббинса является мысль о том, что студенты и ученые должны пытаться верно понять мысли авторов, а не искажать их, то другая постоянная тема — это то, что конкретные экономические теории (например, теория процента, теория ценности и ко- личественная теория) формулировались в разные времена по-разному, и задача курса истории экономической мысли заключается в том, чтобы предупредить студентов о богатстве теории, лежащей за пределами принятой сегодня формулировки. Более того, его подход к ценности, капиталу, деньгам и проценту предполагает, что каждая конкретная теория каждого из этих понятий освещает лишь какой-то один аспект, так что для полного их понимания необходимо существование и понимание многих теорий. Экономический национализм был единственной темой, к которой было применимо предостережение Роббинса о том, что все простые обобщения в этой области обыкновенно бывают ошибочными.
Роббинс делает несколько интересных заявлений по поводу математизации экономической науки.
О «Теории по- литической экономии» Джевонса он говорит, что «его математика хромает, так что Маршалл, я думаю, был прав, когда сказал, что лучше бы Джевонсу было не использовать математику вообще». Обсуждая Фишера, Роббинс отмечает, что «он не ограничивает себя геометрическим представлением своих идей. Он продолжает осторожно использовать математику». (Великие математические экономисты всегда используют математику довольно скромно. Они не делают вы- водов, которые нельзя было бы изложить в экономических терминах.) По поводу же метода кривых безразличия Роббинс замечает, что «Бог знает, какие понадобились бы наблюдения, чтобы обнаружить хоть сколько-то обширный набор кривых безразличия». Из уст теоретика это звучит несколько странно.
4 v В своей «Автобиографии» Роббинс вспоминает о том, как готовился и читал лекции, во всяком случае в молодости: /i «Я полностью записывал текст своих лекций и проводил не-! мало времени за заучиванием их наизусть. Спешу заметить, что я никогда не читал их по бумажке. В качестве подспорья я пользовался только краткими конспектами, написанными на полях» (Robbins, igji, p.
104)- Роббинс не только был образован и не просто владел материалом, он четко планировал свои лекции заранее. В лекции о Локке он замечает, что, «верный своему правилу освежать в памяти темы, о которых я собираюсь говорить, сам я прочел это эссе всего за полчаса». Кроме того,
Роббинс всегда приносил на занятие экземпляры тех книг, о которых рассказывал.
Среди слушателей Роббинса были студенты, докторанты и магистранты, англичане и иностранцы.
Роббинс ожи-1 дал от своих учеников значительного интереса к предмету, в том числе существенной внеклассной работы, особенно от докторантов и магистрантов. Однако он готов был признать, что в его аудитории присутствуют серьезные и несерьезные слушатели.
Роббинс заслуженно пользовался благоговейным уважением среди многих своих бывших студентов. Однако он нравился не всем, хотя, возможно, в этом не было его вины. Так, Герберт