В это время появился манифест об освобождении, сопровождаемый рескриптом Полисперхонта к афинскому народу, [42] предлагавшим обратить особое внимание на слова царского манифеста, что отныне все афиняне должны принять участие в управлении государством, и был поэтому понят, как направленный непосредственно против Фокиона. Как ни сильно должно было быть вызванное этим рескриптом в Афинах возбуждение, но в настоящую минуту не было предпринято никаких значительных мер против Фокиона и его партии, для защиты которых находился в Мунихии Никанор со своим войском; Никанор даже предложил городу остаться верным Кассандру, который, сильный своими могущественными связями, вскоре появился в Греции со значительными боевыми силами для защиты своих друзей. Афиняне не обращали внимания на его увещевания, а заметили, что прежде всего македонский гарнизон должен быть выведен из Мунихии. Никанор попросил себе несколько дней отсрочки: он собирается, сказал он, сделать нечто полезное для города, и да будет ему позволено явиться в совете и сделать там относящиеся к этому сообщения. [43] Это было разрешено, совет был созван в Пирее и туда был приглашен Никанор, за личную безопасность которого поручился Фокион; озлобление народа против Никанора достигло весьма значительной степени, и уже носились слухи о тайной вербовке войск, о неожиданном нападении и о замышляемой фрурархом измене. Никанор явился; Деркилл, стратег этого округа, [44] принял меры, чтобы захватить его в плен, так что фрурарх едва успел бежать. Тогда начали раздаваться громкие упреки по адресу Фокиона в том, что он намеренно дал скрыться Никанору, что он не хочет блага своему родному городу и что он является сообщником угнетателей; теперь Никанор отомстит за себя, в настоящую минуту они не готовы и безоружны против могущественного врага, и вина гибели Афин падет на Фокиона. Фокион возразил на это, что он; верит Никанору и не опасается ничего худого с его стороны; если же это все-таки произойдет, то он предпочитает быть жертвой неправды, чем самому сделать неправду. Когда появились упорные слухи о том, что Никанор усиливает свои войска заново навербованными воинами, что он рассчитывает занять Пирей и старается привлечь к участию в своем плане некоторых из жителей Пирея, и когда стратег Деркилл представил новые доказательства указанной опасности и напомнил Фокиону о том, что городу грозит опасность потерять свою связь с морем, а таким образом, и необходимые средства к жизни, Фокион продолжал отвергать эти факты, как клевету и преувеличения, и заявил, что все представленные доказательства этого - ложь; когда настанет пора, сказал он, он исполнит свой долг стратега. Однако в одном из многочисленных совещаний по вопросу, как лучше всего действовать относительно Ника нор а, было решено обратиться к царю и Полисперхонту с просьбой помочь городу превратить в действительность обещанную автономию; на другом совещании было внесено предложение Филомела Ламитрейца, [45] который требовал, чтобы все афиняне вооружились и были готовы исполнить всякое приказание Фокиона - предложение, которое было принято народом. Но тщетно ожидался со дня на день приказ выступить против Мунихии и приступить к осаде этой укрепленной гавани, - как вдруг однажды утром город узнал, что Никанор ночью выступил из Мунихии, занял стены и гавань Пирея, а также и длинные стены. [46]
Тогда в Афинах поднялся невообразимый шум; Фокион приказал взяться за оружие; граждане отказались повиноваться ему: теперь слишком поздно, говорили они, наверное, он хочет предать их. Между тем помощь из Македонии, о которой они просили, была еще далека, а Никанор, имея в своих руках гавань Афин, не только прерывал всякую морскую торговлю, но мог также скоро повергнуть в жесточайшую нужду не снабженное большими запасами население Афин, захватывая необходимые для них суда с хлебом и лодки, привозившие каждый базарный день съестные припасы с Пелопоннеса. Граждане потеряли надежду сделать что-либо открытой силой против укрепленной и в достаточной степени защищенной войсками Никанора гавани; не оставалось ничего другого, как попытаться вступить в переговоры. С Фокионом были отправлены в качестве послов к Никанору Конон, сын славного Тимофея, и Клеарх, [47] сын стратега Навсикла, оба богатые и уважаемые люди, причем им было поручено заявить от имени народа Никанору протест против беззаконного занятия Пирея и потребовать, чтобы народу была дана обещанная царским манифестом независимость и чтобы Никанор предложил им обратиться с ходатайством к Кассандру, который его назначил фрурархом, так как он не имеет права действовать на собственную ответственность, [48]
42
έπιστολήν τοις έν άστει γεγραμμένην (Plut., Phoc, 32), следовательно, точно таким же образом, как это мы упоминаем выше относительно, Аргоса. Плутарх прибавляет: rjv δέ τοΰτο κατά του Φωκίωνος επιβουλή.
43
Да будет мне позволено скомбинировать таким образом показания Плутарха и Диодора (XVIII, 64), которые оба почерпают здесь свои сведения из Иеронима.
45
Так называет его Плутарх (Phoc., 32). Более известный в это время Филомен был пеанийцем (Bockh, Seeurk., с. 24).
46
Diod., XVIII, 64; Plut., Phoc, 32; Corn. Nep., Phoc., 2. Предшествовавшие события Диодор относит уже к году архонта Архиппа, который по его системе счисления совпадает с 318 годом. Но из этого мы не должны заключать, что переговоры с Никанором и занятие Пирея относятся лишь к 318 году. Освободительный манифест не мог быть обнародован позднее мая 319 года, а занятие Пирея должно относиться самое позднее к августу или сентябрю того же года.
47
Конон более известен своими литургиями, чем подвигами (см. Seeurkunden., X, 39 и сделанные Воскпом замечания κ этому месту). Клеарх, который упоминается в Seeurkunden (XIII, 70, 120, 160; XIV, 238), есть сын…ένους Αίγινιευς, если только это…ένους прочтено правильно. Из дальнейших слов надписи παρά Ναυσικκλέους Όήθεν κληρονόμου Κλεάρχου
Αίγιλιώς (XIV, 258) можно было бы заключить, что завещатель из другого дома был его родственником со стороны матери.