В это же время Никанор получил также письмо от царицы Олимпиады с приказанием возвратить афинянам Мунихию и Пирей и узнал, что Олимпиада, действуя в полном согласии с регентом, вскоре возвратится в Македонию, примет на себя воспитание царственного мальчика и получит более обширное влияние на государственные дела. Это господствовавшее во влиятельных кругах единодушие, затем начавшееся повсеместно в Греции движение в пользу Полисперхонта и его дела, наконец, то обстоятельство, что он не чувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы выдержать серьезное нападение, по-видимому, было еще делом далекого будущего, заставили Никанора обещать пока решительно все, чтобы только выиграть время и не довести дела до крайности.
Письмо царицы исполнило афинян радостью; они уже думали, что теперь им снова будут возвращены их гавани, и надеялись на близкое возвращение свободы и самостоятельности доброго старого времени; они радовались своему сердечному согласию с царским домом Македонии, которое по получении согласия от Никанора должно было также и им принести множество выгод. Но дни проходили за днями, а Никанор не удалялся; наконец пришло радостное известие, что в Грецию скоро прибудет македонское войско и что Полисперхонт посылает вперед своего сына Александра с отрядом в Аттику, чтобы освободить гавани. Александр прибыл со своим войском, и в его свите прибыла большая толпа афинян, которые были частью изгнаны, частью эмигрировали в 322 году; к ним присоединились чужеземцы, лишенные чести, беглые рабы и всевозможные бродяги, которые под именем честных афинян вступили вместе с ними в город и отныне наполняли экклесию и с шумом и криком производили поистине демократические заседания.
Между тем многие из тех, которые до сих пор руководили городом, в том числе и Фокион, отправились к Александру, полагая, что Никанор занятием Пирея обнаружил себя врагом города, а предложением обратиться к Кассандру - открытым врагом государства, и таким образом сам порвал связь, соединявшую до сих пор его с городом; они думали, что действуют правильно, обращаясь к Александру, который прибыл от имени царей и который в настоящую минуту мог принести городу и стране более вреда, чем Никанор пользы; они дали ему понять, что теперь, когда брожение в народе возобновилось и следует ожидать всевозможных внутренних раздоров и смут, желательно, чтобы Аттика не была лишена вооруженной силы, которая одна только до известной степени может сдерживать чернь хотя страхом, и посоветовали полководцу занять гавани своими войсками и передать их афинянам не раньше, чем Кассандр будет побежден. Александр, стоявший наготове лагерем вблизи Пирея, предпочел сперва следовать своим планам помимо них; он имел личное свидание с Никанором [49] и вступил с ним в тайные переговоры.
В Афинах не осталось незамеченным, что тут что-то готовится; граждане опасались того, что оба полководца заключат между собою соглашение в ущерб городу; они знали, что олигархи вели переговоры с Александром; снова стекшийся в Афины демос боялся утратить свою свободу и независимость. Была созвана экклесия, на которой Фокион был торжественно лишен своего сана, были выбраны новые стратеги; [50] по предложению Агнонида друзья и помощники олигархов были преданы суду как изменники отечеству, и те из них, которые были найдены виновными, были приговорены частью к изгнанию и конфискации имущества, частью к смерти. В их числе был стратег Фокион, затем Каллимедонт, Харикл, Пгемон, Никокл, Деметрий Фалерский и другие.
Одни из обвиненных таким образом лиц, а именно Деметрий, Каллимедонт и Харикл, искали спасение в бегстве; другие отправились с Фокионом в лагерь Александра, которого тот считал обязанным себе. Они были приняты им весьма милостиво, и им была обещана полная защита. Не совсем ясно, каким образом решение спора между олигархами и восстановленной демократией могло перейти в руки царя и его регента, если только поводов к этому не подал вопрос об их выдачи. [51] Во всяком случае Александр послал Фокиона и его друзей к своему отцу с рекомендательным письмом, в котором была прямо выражена просьба не причинять им никакого зла, так как они доказали ему свое полное расположение и готовы помогать ему во всем. [52] В то же время демос послал в Фокиду посольство, во главе которого стоял Агнонид. Из хорошего источника нам сообщают, что Полисперхонт желал захватить в свои руки Пирей и Мунихию и с этой целью намеревался защитить Фокиона, но затем он переменил свое намерение, так как должен был убедиться, что благодаря этой оккупации, противоречившей только что изданному освободительному манифесту, он потеряет доверие эллинов. [53]
49
Несомненно, не по одной только случайности Плутарх и Диодор совпадают друг с другом в одном неважном выражении: Ιδία δε συνιών είς λόγους, – говорит Диодор; ει δέ μη είς λόγους ξυνιών 6 Αλέξανδρος, – говорит Плутарх.
50
Диодор говорит: 6 δε δήμος… τάς μεν υπάρχουσας άρχας κατέλυ σεν, έκ δέ τών δημοτικωτάτων τά αρχεία κατέστησε, τους έπι τής ολιγαρχίας γεγονότος άρχοντας κατεδικασε κτλ. Плутарх (Phoc., 33) говорит только об избрании новых стратегов; вероятно, все избранные должностные лица были удалены; были ли также удалены и избранные по жребию, не видно. Если против них было поступлено на основании νόμος είσαγγελτικός, то κατεδίκασε Диодора неточное, или, скорее, он указывает только на принятие пеангелии и предложенной вместе с нею меры наказания обвиненных в том случае, если они будут признаны виновными, а также и на постановление касательно того, должен ли произнести приговор суд или демос в экклесии; до тех пор обвиняемые остаются в тюрьме, если только им раньше не удалось спастись от заключения бегством.
52
Таково выражение Диодора (XVIII, 66): όπως μηδέν πάθωσιν of περι Φωκίωνα τάκεΐνου πεφρονηκότες και νυν έπαγγελλόμενοι πάντα συμπράξειν.
53
αίσχυνόμενος δ ενάντια πραττειν τώ υφ' έαυτου γεγραμμένω διαγράμματι κτλ. (Diod., XVIII, 66).