Благодаря всем этим приращениям, Ахейский союз расширил свою область до чрезвычайных размеров; мало того, члены его были одушевлены новою высшею жизнью. Эти поборники свободы, - подраставшие как раз в то время в сообществе с ними Филомен и Ликорт, отец Полибия, свидетельствуют о духе, каким исполнен был их родной город, - эти граждане, отдавшие некогда на жертву свободе человека, которого признали доблестным, - этот город, предназначенный Эпамидонтом быть оплотом против Спарты и оправдавший с тех пор свое назначение, несмотря на затруднительное и зачастую значительное политическое положение, все это присоединилось теперь Ахейскому союзу, так что область его распространилась до границ Лаконии и Мессении, а политика его принял на себя все обязательства, какие до сих пор распространялись на Meгалополь. Мало того, Ахейский союз принял дурное направление; Арат решительно стал главою его, так, что он вопреки основному уставу из года в год уже занимал сан стратега; [67] он пользовался неограниченным влиянием, и свободное демократическое движение которое одно только могло сохранить за союзом, или скорее, должно было присвоить ему высшее направление, не силах было преодолеть насильственную опеку Арата над гражданами. В это время явился Лидиад; он тотчас же стал средоточием всех стремлений, какие Арат старался подавить; такая противоположность в воззрениях и во внешней политике вполне обнаружилась уже при первой стратегии Лидиада. [68]
Обратим прежде всего внимание на внешнюю политику союза. Мы видели, что Арат заключил договор с этолянами. Он, как говорят, все еще имел в виду освободить Афины; при жизни Антигона уже он делал несколько попыток; "когда умер Антигон", говорит Плутарх, "то Арат еще ревностнее принялся за дело Афин и стал вполне пренебрегать македонянами; когда же Бифис, полководец Деметрия, разбил его при Филакии, и затем распространился слух, что он взят в плен или пал, то фрурарх в Пирсе отправил послов в Коринф с требованием очистить город". [69] Итак, Арат со своими ахейцами воевал в Фессалии; он мог попасть туда только в связи с этолянами, которым принадлежала Беотия и которые господствовали над Фермопилами. Царю в это время пришлось, вероятно, воевать с дарданцами. [70] Бифис, однако, одержал решительную победу, так что Арат поспешно стал отступать или обратился в бегство, и когда посольство фрурарха прибыло в Коринф, то он успел уже вернуться туда. Он, конечно, осмеял послов из Пирея; несмотря на поражение, он утешался тем, что Деметрий, получив весть о его плене, отправил корабль, с тем, чтобы его в оковах перевезти в Македонию, - до такой степени он казался опасным царю! Его, однако, сильно огорчило, что афиняне, узнав о его невзгоде, украсили себя венками; он, как говорят, тотчас же вторгся в аттическую область, проник до самых садов академии, - однако просьбы афинян побудили его не предпринимать ничего далее. [71] Какая странная история! Надо полагать, что как при быстром натиске, так и при отступлении Арат руководствовался иными мотивами.
Полибий подтверждает, что этоляне начали войну с Деметрием, что в этой войне ахейцы самоотверженно помогали своим союзникам; [72] их соединенная армия проникла до Фессалии. Какие надежды имелись в виду, если бы удалось отделить Фессалию от Македонии, оттиснуть таким образом Деметрия за проходы Олимпа! Как низко пало владычество Македонии в то время, когда с севера напали дарданцы, а с юга ахейцы и этоляне, когда Эпир, уничтожив царское достоинство, перешел к образу правления, [73] вследствие которого он стал естественным членом конфедерации. Македонии грозила величайшая опасность лишиться всего своего значения. Такова в самом деле была участь держав в ту эпоху; их существование в каждый миг подлежало сомнению; они вовсе не представляли непосредственного и необходимого само по себе выражения естественных и национальных условий; они лишены были настоящего центра тяжести, сомкнутой народности, и казались скорее искусственными формами, плодом внешних политических условий, искусственно составленными машинами, которые без опытной руки мастера остаются неподвижными, а при опасном столкновении легко рассыпаются на безжизненные части.
Деметрий, которого новейшие историки сочли себя вправе признать самым незначительным князем из династии Антигонидов, сумел преодолеть грозившие ему со всех сторон опасности и, как значится в сухом отчете хронографа, вновь отвоевать все, что принадлежало его отцу. [74] Вышеупомянутая победа Бифиса была, вероятно, почином его успехов; благодаря ей этоляне были вытеснены, из Фессалии; во всяком случае эта победа была решительная, а иначе афинский фрурарх не осмелился бы обратиться к союзникам с известным требованием по поводу Коринфа. Полибий сообщает, что Деметрий с войском явился в Беотию, что беотяне тотчас же отреклись от союза с этолянами, всецело примкнули к македонянам. [75] Не подлежит сомнению, что фокейцы, у которых этоляне давно уже отняли дельфийское святилище и пределы которых (если только они не были вынуждены присоединиться к союзу) прежде всего подвергались их нападениям, [76] с радостью примкнули к македонскому царю; а локрийцы близ Эты, сетовавшие при Антигоне на тяжкие налоги, взимаемые этолянами, вероятно, также пристали к Деметрию, тем более, что после победы в Фессалии он без сомнения через Фермопилы направился в Беотию. Сверх того, упоминается о том, что Деметрий совсем разрушил старый этолийский город Плеврон по ту сторону Калидона, на плодоносной Лелантской равнине, - тот Деметрий, которого прозвали Этоликом. [77] По этому видно, что он одержал несколько решительных побед; для того, чтобы проникнуть в названные места, ему пришлось пройти по области озольских локров, давно променявших это имя на этолян; хотя и нельзя доказать, что он отнял у локрских этолян дельфийское святилище, однако Амфиктионов суд впредь, как оказывается, был занят не одними только гиеромнемонами, но находился в своем прежнем составе. [78] Вот скудные известия о войне, которая ознаменовала Деметрия. Тем более, что этоляне так гордились своей боевой славою; едва ли даже в эпоху диадохов подвергались они таким же унижениям. Вот в эту "Деметриеву войну" скорее, чем когда-либо могли восстать акарнанцы, и они верно не упустили случая вновь добиться по крайней мере прежней границы своей свободной области, т. е. Ахелоя. Однако, чем более вновь усиливалось македонское могущество, тем скорее ахейцы должны были оказать всякого рода пособие этолянам; и мы узнаем, что они исполнили это на самом деле с тем, чтобы впредь обязать этолян благодарностью. [79]
67
Арат в первый раз был назначен стратегом в 245/244 г., потом в 243/242, 241/240; в 226 г. была его двенадцатая стратегия; в 234 г. была его восьмая стратегия, поэтому оказывается, что его избирали из года в год.
69
У Плутарха (Arat., 34) местность называется Филакой; это имя в такой форме не встречается в греческой географии. Само собою разумеется, что здесь речь идет не о Филаке в области Те геи: остается еще известная со времен Гомера фессалийская Филака близ фтиотидских Фив.
73
Хронологическое показание этого освобождения весьма, конечно, гадательно; оно, однако, вытекает само собой, по существу дела. Эпир мог избавиться от царской власти лишь до тех пор, пока Деметрий не был в состоянии вмешаться и предъявить права своей жены из дома Эакидов.
74
Euseb. arm., I, p. 237, ed. Schone. Армянский Евсебий так же как и греческий, смешивает, конечно, Деметрия Красивого с этим царем Македонии: «cui (Antigono) filius Demetrius succedit, qui епаш uni versa га Libeam cepit et Kyrenem obtinuit, et omnia omnino (quae) erant patris in monarchicam potestatem denuo redegit etc.».
76
Polyb., IV, 25, 2. Это место относится, правда, к позднейшей эпохе, однако оно все–таки указывает на отношение этолян к Фокиде.
77
Strab., X, 451. Относительно слова Πολιορκήτου, произвольно исправленного в одной из рукописей см.: История диадохов, прим. 93.
78
Только в таком случае слова Полибия (IV, 25, 8) имеют смысл; надпись С. I. Graec., I, п° 1689 принадлежит к эпохе после этого восстановления Амфиктионова суда, и к ней–то относятся приведенные в тексте слова. Дальнейшее преобразование этого суда до известной Вешером (Etude sur le monument bilingue de Delpnes, 1868) изданной надписи (от 146 г. до P. X.) и до надписей в афинском театре (139–129 гг.) нам мало известно.