При таких-то условиях Птолемей Эвергет всю свою энергию, как кажется, обратил на восток; нигде, по крайней мере, не упоминается о том, что египетский флот появился у греческих берегов или вообще предпринято было что-нибудь для облегчения Клеомена. Опасность на востоке усилилась еще более с той поры, как Антиох стал готовиться к нашествию на Келесирию. В кампании этого года Антигон, если не ошибаюсь, сообразовал свои действия с положением дел на востоке; удивительно, как он поступал, как бы намеренно затягивая войну, не только с целью по возможности прочнее утвердить за собою новую зависимость в Пелопоннесе, но также с тем, чтобы утомить Лагида относительно выдачи субсидий, отвлечь его новыми нападениями в Азии, а затем окончательно уничтожить истощенного и всеми покинутого Клеомена.
Антигон рано, еще до наступления весны, открыл кампанию 222 года. Он двинулся на Тегею и приказал ахейским войскам идти туда же. Он тотчас же приступил к осаде города; осажденные отчаялись оказать сопротивление подкопам неприятеля и сдались. Поместив туда македонский гарнизон, Антигон укрепил это важное место, разъединявшее в особенности Орхомен и Мантинею; потом он двинулся к лаконской границе. Там поджидал его Клеомен; враги стояли один против другого, ограничиваясь лишь одними мелкими стычками. Антигон избегал решительной битвы. Получив весть, что подходит спартанский гарнизон из Орхомена, чтобы соединиться с Клеоменом, он снялся из лагеря. Кинувшись на этот город, он приступом сразу взял его. Потом Антигон двинулся на Мантинею; город скоро вынужден был сдаться.
Вес упрекали стратега Арата и ахейцев в ужасных истязаниях, каким подвергались несчастные горожане; [78] весьма вероятно поэтому, что Антигон предоставил союзникам и Арату наказать Мантинею за ее двукратное отпадение, или, уступив их требованьям, обрек город на ту же участь, какой Александр подверг некогда Фивы. Филарх изображает самыми яркими красками, как знатнейшие граждане были казнены, остальные жители частью проданы, частью в оковах отведены в Македонию, как жен и детей отрывали от их мужей и отцов и продавали в рабство. Полибий старается, правда, обелить ахейцев и доказать, что вся Греция, исполнившись ужаса, не хотела прижать справедливость примерного наказания; но и он даже не может отрицать, что кара обрушилась на Мантинею гораздо сильнее, чем бы следовало по праву воины. Уничтожив жителей, ахейцы разграбили город, продали остатки движимого имущества, взяли себе треть выручки, а остальное поступило в македонскою военную кассу. Как гнусно производились грабежи и воровство, это видно из того, что вся выручка со включением проданных людей составила всего 300 талантов. [79] Затем Антигон подарил область Арголиде; а это государство решило заложить там новое поселение и поручило своему стратегу Арату почетную обязанность быть основателем нового города; он назвал его в честь македонского царя Антигонией. [80]
78
Это засвидетельствовано именно Плутархом (Arat., 45). Cf.: Phylarch.; см.: Polyb., II, 57 sqq. и замечания самого Полибия.
79
Это сообщает Полибий (II, 62, И). По его словам, город был взят таким образом, что нелегко было ни ускользнуть оттуда, ни украсть в нем что–нибудь, и все–таки добыча не превышала 300 талантов; он хотел сказать этим, что все было разграблено беглецами. Это известие можно объяснить только в том виде, как оно изложено в тексте, если только оно вообще не уменьшено намеренно Аратом, у которого заимствовал Полибий.
80
Plut., Arat., 45; Paus., VIII, 8, 6. Впоследствии мы вновь застанем Антигонию в качестве непосредственно союзного города. Существуют монеты с надписью ΑΧΑΙΩΝ ΑΝΤΙΓΟΝΕΩΝ (Warren., Brit. Mus., p. 87).