В ночь накануне битвы уже иллирийцы на правом македонском фланге заняли Горгил и подошву Эваса. Им же и коннице велено было идти следующим утром в атаку по данному Антигоном сигналу, значит со стороны Олимпа. Как только подан был знак иллирийцам и всему правому флангу, то они стали взбираться на гору. Эвклид оставался на высоте; увидев, что атакующие далеко отошли от союзных резервов, легковооруженные воины в центре ударили им во фланг и в тыл; если бы занимавший Эвас отряд спустился сверху, то бой в этом месте был бы решен. Македонскому центру не был еще дан сигнал для нападения; однако, Филопемен догадался, что настал роковой миг; он побуждал военачальников двинуться вперед; когда же они отказались, то он на свой страх, во главе союзных всадников, ринулся на ослабленный сказанным движением влево центр спартанцев. Загоревшийся в этом месте бой принудил легковооруженных воинов вернуться с Эваса в покинутую ими позицию. Обеспеченные, таким образом, с тыла иллирийцы и пельтасты стали проникать далее. Эвклид поджидал их наверху, рассчитывая опрокинуть там нападающих и истребить их совершенно, тем более что по всему скату горы им нельзя было ожидать зашиты. Однако, достигши высот, иллирийцы стремительным натиском оттиснули самих спартанцев; покинув окопы, Эвклид утратил свою превосходную позицию, его самого все сильней и сильней теснили оттуда, наконец совсем опрокинули и погнали вниз по скатам: левый фланг спартанцев был уничтожен, сам Эвклид пал. В центре все еще кипел ожесточенный бой; Филопемен и союзные всадники бились там изо всех сил. На Олимпе до сих пор вступили в бой одни только легковооруженные отряды и наемники, около 5000 человек с той и другой стороны; на виду у обоих царей они бились с крайним напряжением. Клеомен увидел, что брат ею был сброшен с Эваса, что центр его с трудом сопротивляется, а неприятель того и гляди обойдет его позицию и атакует разом со всех сторон; потому он и решился, рискнув всем, атаковать врага. Он открыл свои окопы и выдвинул ряды тяжеловооруженных воинов, а легковооруженные отряды сигналами были отозваны из боя; скат Олимпа был теперь очищен и фаланги могли на нем вступить в бой. Их мощный натиск начался при громких боевых кликах с той и другой стороны. Македоняне то отступают перед бурним напором спартанцев, то сами напирают на неприятеля всею тяжестью своей двойной фаланги. Наконец, Антигон направляет решительный удар; вся масса его тяжеловооруженных воинов столпилась в одно сплошное каре, во фронте 300 человек, вперед торчат сариссы первых пяти рядов, а копья задних лежат на плечах передовых воинов; и эта масса всею тяжестью 10000 человек бурным натиском ударила по рядам неприятеля; он не выдержал удара, разметался врозь; битва была проиграна. [112]
Так повествует Полибий; Филарх утверждал, будто Эвас был обойден и взят изменою; однако, незачем прибегать к таким объяснениям по поводу поражения на Эвасе. Эта позиция была не в пример сильнейшая, и неприятелю никогда не удалось бы одолеть ее, если бы Эвклид не держался чересчур робко данного вообще приказания не покидать оборонительного положения. Считая Олимп наиболее трудною позицией, Клеомен собрал под своей командой самые значительные боевые силы; там и следовало ожидать решительной атаки, тем более что неприятель там же сосредоточил свои главные войска. Окопы, какими Клеомен оградил свои ряды, вполне обеспечили решительный отпор; в случае даже неудачи Клеомен мог бы еще отступить на хребет, через который перевалила дорога из долины, лишь бы брат его отстоял Эвас; там, опираясь левым флангом на Эвас, а правым на Селласию, он мог бы еще раз оказать сопротивление неприятелю в такой же крепкой позиции. Потому-то Антигон и атаковал сперва названную гору; если б эта атака не удалась, то он сам не отважился бы более нападать на Клеомена, а напротив, может быть, совсем покинул бы эти затруднительные ущелья и попытался бы иными путями напасть на врага или утомить его. Однако, когда, благодаря единственно отважной атаке Филопемена, Эвклид был разбит, то все было потеряно. Клеомена порицали за то, что после того, как брат его пал, он не ограничился обороною, не отступил: и то и другое оказалось уже невозможным; дорога в Спарту была уже во власти неприятеля; Клеомену некуда было более отступать. Точно так же не мог он допустить, чтобы враг напал на его окопы; он подвергался опасности быть обойденным. Неужели ему ждать, пока его не осадили па этой скале, где не было ни достаточного продовольствия, ни надежды на выручку? Ему ничего более не оставалось, как попытать отчаянную атаку и кинуться на превосходные силы неприятеля; если бы это удалось, то он мог бы отрезать правый победоносный фланг неприятеля и таким путем добиться победы. Но и в этом даже случае он воспользовался бы лишь кратковременным успехом; ведь Лакония напрягла уже свои последние, крайние усилия, тогда как неприятелю предстояли все свежие вспомогательные средства как войсками, так и деньгами. Антигон в крайнем случае отступил бы в Тегею и вскоре затем с новыми войсками возобновил бы борьбу с остатками спартанской армии. [113]
113
Время битвы при Селассии в точности определяется известием о том, что Антигон, возвратившись вскоре затем из Спарты, посетил Немейские игры, разумеется, летние. Четыре года спустя после того царь Филипп первую весть о битве при Тразименском озере (IX, Kal. Iul., т. е. приблизительно в конце апреля 217 г. до P. X., 01. CXL, 3) получил также во время этих игр; судя по этому битва при Селассии происходила летом, в исходе 01. CXXXIX, 3 и в начале четвертого года той же олимпиады; а так как Антигон в этот год открыл кампанию τοΰ» θέρους ένασταμένου, то битва происходила около июля 221 г., приблизительно два месяца спустя после того, как кончилась четырнадцатая стратегия Арата и началась третья Тимоксена. Египетская хронология впоследствии подтвердит наши показания.