В этих блестящих чертах никак нельзя признать мрачной и печальной картины, какую представляли себе обыкновенно об эллинистической эпохе; но такого рода предупреждение не дает нам права уклоняться от исследования, и, узнав источник этого предупреждения, мы уверимся также в его несостоятельности.
Нас по всей справедливости изумляет художественное величие древней Греции; однако, эстетическая и даже педагогическая точка зрения вытеснила археологию с ее исторической почвы; вместо того, чтобы представить себе классическую эпоху во всех действительных ее проявлениях, мы привыкли созерцать ее лишь при ярком свете идеальнейших состояний; доблесть Софокловых героев, красота совершеннейших божеских обликов, вот какие типы заимствуются для людей, которые, как мы себе воображаем, населяли древнюю Грецию; к этой "цветущей эпохе человеческого рода" относят все доблестное и прекрасное, на нее расточают всякие эпитеты истинной и ложной восторженности; сомнение, трезвый взгляд исследователя считаются при этом профанацией, возбуждают в некотором роде нравственное негодование; никому не хочется отказаться от приятных бредней собственной фантазии; при этом упускается из виду, что таким образом люди не постигают даже того, в чем состояла настоящая суть той эпохи, в чем она действительно достойна удивления, в чем для мыслителя заключается неиссякаемый источник новых наслаждений, и для каждого возрастающего поколения открывается высший педагогический принцип. В эту эпоху явились здоровые, цельные и дюжие образы, наделенные живостью и искренностью но взаимных отношениях, исполненные смелой самобытности и уверенности в своих замыслах и силах. Могучие порывы и обильное подвигами развитие древней Греции прославляются как "органические" проявления; но за ними можно признать одну только растительную жизнь; рассматривая поэтому древнюю Грешно с утопической и антиисторической точки зрения, мы никоим образом не постигнем связи се с эллинизмом. Когда поблек цвет аттической красоты, то за тем, как думают обыкновенно, ничего более и не может последовать, кроме как увяданье и порча, пора жалкого, отвратительного растления, смутные, безотрадные века, единственным доблестным свойством которых признается лишь скорбная обязанность сохранить воспоминания о великой древней эпохе. В таком случае, конечно, и не стоит простирать исследованья далее исхода "классического" периода; следующие затем непоэтические, трезвые, ученые времена едва удостаиваются внимания; и с какой стати будем мы знакомиться с их образом жизни, с их притязаниями и трудами?
Мы не намерены прикрасить эпоху эллинизма неподобающими ей свойствами; она вовсе не способна возбудить такое пристрастие, вследствие которого в нашем созерцании присоединилось бы более глубокое и отрадное увлечение к историческому исследованию; однако, отсутствие симпатии, наброшенная пристрастными авторами гнусная тень чересчур уже омрачили память об этой эпохе, об этой наследнице великих достояний, носительнице еще более великих задач. Ознакомившись с ее сильными сторонами, мы в состоянии будем понять ее немощи; необходимо признать все значение первых, для того, чтобы отнестись снисходительно к последним.
Прежде всего, эта эпоха была лишена той здоровой, естественно сложившейся, органической энергии прежних веков, которая непосредственно, сама собою одушевляла ход жизни. В эту эпоху сохранились лишь не вполне еще разложившиеся остатки прежнего быта, но они находились уже в живой органической связи с современной действительностью; их опередили другие, новые преобразования, обратившие на себя внимание и энергические усилия передовых людей.