Да, тетя Шатти действительно разговорчива, но не думай, что все это она выпалила без передышки. Время от времени и я вставляла замечания, но не вижу смысла тебе их пересказывать.
Вдовы держат корову, которая пасется неподалеку отсюда на лугу мистера Гамильтона. Ребекка Дью ходит туда ее доить. Так что у нас всегда есть свежие сливки. Кроме того, каждое утро и вечер Ребекка передает экономке миссис Кемпбелл через открытый верх калитки стакан парного молока. Это молоко предназначено крошке Элизабет — ей его прописал врач. Я пока ничего не знаю ни об экономке, ни о крошке Элизабет. Миссис Кемпбелл — владелица крепости, которая стоит по соседству с нашим домом и называется — надо же придумать! — «Под вечнозелеными елями».
Вряд ли я сегодня ночью засну… я всегда провожу первую ночь в новой постели без сна, а такой странной постели у меня еще никогда не было. Но я согласна не спать, а вспоминать все, что со мной случилось, и мечтать о том, что еще случится.
Прости, Джильберт, за такое невыносимо длинное письмо — больше я таких писать не буду. Но мне хотелось рассказать тебе обо всем, чтобы ты мог ясно представить себе мое новое окружение. Однако всему приходит конец, и этому письму тоже. Луна над заливом уже склоняется к горизонту. Мне еще надо написать письмо Марилле. Она его получит послезавтра. Дэви принесет письмо с почты, и они с Дорой будут заглядывать Марилле через плечо, когда она вынет его из конверта, а миссис Линд будет сидеть с безразличным видом, навострив уши. Ой-ой-ой! Как представила все это, так жутко захотелось домой. Доброй ночи, любимый.
Твоя — сегодня, завтра и навеки — Энн Ширли»
Глава вторая
«26 сентября
Знаешь, куда я хожу читать твои письма? В кленовую рощу. Там есть лощинка, где неторопливо течет извилистый ручеек, стоят три милейшие сестры-березки и лежит заросшее мохом кривое бревно, на котором я и сижу. И когда мне снится мой любимый сон, мой особенный сон, зелено-золотой с розовыми прожилками… мне хочется верить, что он зародился в этой лощинке от мистического союза между журчащим ручейком и самой стройной и воздушной из сестер-березок. Я люблю сидеть на этом бревне и слушать тишину рощи. Ты когда-нибудь замечал, Джильберт, что тишина бывает разная? Есть тишина леса… тишина морского берега… тишина луга… тишина ночи… тишина летнего полдня. И все они разные, с разными полутонами и оттенками. Я уверена, что даже если бы я была слепой и к тому же лишена ощущения тепла и холода, я легко узнала бы, где нахожусь, по свойствам окружающей меня тишины.
Вот уже две недели, как в школе начались занятия, и все идет неплохо. Но миссис Брэддок была права — Принглы сильно осложняют мне жизнь. И, несмотря на счастливые клеверные листочки, мне пока не ясно, как с ними справляться. Миссис Брэддок говорит, что к ним трудно придраться, и это так. Они просто выскальзывают из рук.
Принглы — это клан, члены которого придирчиво следят друг за другом и немало вздорят между собой, но против любого чужака встают сомкнутыми рядами. Я пришла к выводу, что население Саммерсайда разделяется на две категории — те, что принадлежат к клану Принглов, и все остальные.
У меня в классе полно Принглов, и многие ученики, у которых другая фамилия, связаны с Принглами узами родства. Верховодит ими зеленоглазая нахалка Джен Прингл. Такой я себе представляю Бекки Шарп,[1] когда той было четырнадцать лет. Она организовала против меня в классе кампанию скрытого непослушания, с которой очень трудно бороться. Она умеет строить уморительные рожицы, и когда я слышу за спиной приглушенное хихиканье, я отлично знаю, кто виновник этого веселья, но поймать ее на месте преступления мне ни разу не удалось. Негодница не лишена способностей, пишет великолепные сочинения и, на горе мне, блестяще разбирается в математике. Во всем, что она говорит и делает, есть блеск таланта, и она наделена чувством юмора, которое могло бы сблизить нас, если бы она с самого начала не настроилась меня ненавидеть. Боюсь, что мы с Джен Прингл еще очень не скоро сможем посмеяться над чем-нибудь вместе.
Кузина Джен, Мира Прингл, — самая красивая девочка в школе… и глупа как пробка. Иногда, отвечая у доски, она выпаливает какую-нибудь несусветную чушь. Например, сегодня на уроке истории она сказала, что индейцы приняли Чамплена и его отряд за богов или за что-то «бесчеловечное».
Вся светская жизнь города идет по указке Принглов. Меня уже пригласили на ужин в два дома, потому что новую директрису заведено приглашать к Принглам на ужин, и они не намерены нарушать установленные традиции.
Вчера я была в доме Джеймса Прингла, отца вышеупомянутой Джен. У него вид университетского профессора, но на самом деле он непроходимо невежествен и глуп. Он без конца разглагольствовал о дисциплине, постукивая по скатерти указательным пальцем, ноготь которого не отличался безукоризненной чистотой — так жe как и грамматический строй его предложений.
— Саммерсайдская школа всегда нуждалась в твердой руке… опытном учителе-мужчине, который смог бы… Пожалуй, вы для этой должности молодоваты… хотя молодость — это недостаток, который быстро излечивается временем.
На все эти сентенции я ничего не ответила, так как боялась, что, начав, не смогу остановиться. В итоге я продемонстрировала такие же безукоризненные манеры, как и сами Принглы, и удовлетворилась тем, что сказала про себя, глядя на него невинно-прозрачными глазами: «Молчал бы уж ты, сварливый неуч!»
Джен, по-видимому, унаследовала способности от матери, которая мне, в общем, понравилась. В присутствии родителей она вела себя идеально, но при этом ухитрялась произносить самые невинные фразы вызывающим тоном. Даже «мисс Ширли» в ее устах звучало как оскорбление. А как она смотрела на мои волосы! Как будто твердила про себя: «Морковка! Морковка!» Да уж, от Принглов не дождешься, чтобы они назвали мои волосы каштановыми.