— У нее нет другого нарядного платья, кроме зеленого поплина, что папа подарил ей на Рождество. Это очень красивое платье. Папа любит, чтобы мы хорошо одевались. Но Эсма в зеленом — жуткое зрелище. Хью говорит, она выглядит в нем так, будто у нее последняя стадия чахотки. А кузина Леннокса Картера уверяет, что тот ни за что не женится на девушке со слабым здоровьем. Как я рада, что Джонни не ставит мне никаких условий.
— А ты сказала отцу, что собираешься замуж за Джонни? — спросила Энн, которая все знала про сердечные дела Трикси.
— Нет, не смею, — простонала та. — Он обязательно устроит страшный скандал. Папа все время толкует, что Джонни слишком беден, чтобы жениться. Он совсем забыл, что сам был беднее Джонни, когда открыл свою скобяную лавку. Надо ему, конечно, сказать, но я подожду, пока у Эсмы все уладится. А то он несколько недель не будет с нами разговаривать, а мама страшно расстроится — она совсем не выносит папиного плохого настроения. Да мы все, честно говоря, его боимся. Ну, мама и Эсма вообще робкие души, но у меня-то с Хью пороху хватает. На нас страх только папа и может нагнать. Мы ни рукой, ни ногой пошевелить не можем, точно парализованные. Ты просто себе не представляешь, Энн, во что превращается обед с гостями, когда на папу находит этот стих. Но я ему все прощу, если только он не будет злиться завтра. Когда захочет, он может быть душой общества.
— Он был очень мил, когда я у вас обедала в прошлом месяце.
— Я же говорю — вы ему нравитесь. Поэтому и прошу навестить нас завтра. Может, увидев Вас, он придет в хорошее настроение. Мы просто из кожи вон лезем, чтобы ему угодить. Но когда на него находит особенная злость, его ничем не проймешь. Так или иначе меню мы уже составили. На десерт будет апельсиновое желе. Мама хотела испечь яблочный пирог — она говорит, что все мужчины на свете, кроме папы, больше всего любят на десерт яблочный пирог… даже профессора. Но папа пирог не любит, а рисковать мы завтра не можем — слишком многое поставлено на карту. Апельсиновое желе — папино любимое блюдо. А нам с Джонни, наверное, просто придется сбежать из дому и пожениться тайно. Но папа нас не простит до конца своих дней.
— А по-моему, тебе надо набраться храбрости и сказать, что ты обручена с Джонни, а потом дождаться, пока ему надоест злиться. Тогда он смирится с вашим браком и вам не надо будет никуда бежать.
— Не знаете Вы папу. — Трикси безнадежно махнула рукой.
— Может быть, я знаю его лучше, чем ты. Вы просто живете рядом с ним и потеряли чувство перспективы.
— Чувство чего? Энн, не забывайте, что у меня нет степени бакалавра искусств — я всего-навсего закончила среднюю школу. Мне очень хотелось учиться в колледже, но папа против высшего образования для женщин.
— Я хотела сказать, что вы не способны взглянуть на дело со стороны. Постороннему человеку, может быть, легче разобраться в его поступках.
— Я достаточно хорошо в нем разбираюсь: уж если на папу нашло, никакая сила не заставит его заговорить… никакая. Он этим даже гордится.
— Ну, а почему вы все спокойно не разговариваете между собой, не обращая на него внимания?
— Мы не можем! Я же вам говорила — у нас руки-ноги отнимаются. Подождите, вот если он до завтра не отойдет, сама увидишь. Не знаю, как это у него получается. Наверное, мы бы не особенно расстраивались, если бы он сердился, ругался, но не молчал. А эта гробовая тишина нас просто подавляет. Я его никогда не прощу, если он будет так вести себя завтра, когда решается будущее Эсмы.
— Давай надеяться на лучшее, Трикси.
— Да я стараюсь. И ваше присутствие может помочь делу. Мама хотела еще пригласить Кэтрин Брук, но от этого будет только хуже. Папа терпеть не может Кэтрин. И тут я его не виню. Я сама от нее не в восторге. Просто не представляю, как вы можете выносить ее бесконечные шпильки.
— Мне ее жалко, Трикси.
— Жалко? Да она сама виновата, что ее все терпеть не могут! Конечно, люди есть всякие, но уж без этой злюки мы в Саммерсайде обошлись бы.
— Трикси, она великолепная учительница.
— Мне ли этого не знать? Я сама училась у нее в классе. Ничего не скажешь, знания она мне в голову вдолбила… но сколько я от нее наслушалась насмешек! А как она одевается! Папа терпеть не может плохо одетых женщин. Говорит, что рохлям у него в доме нечего делать. Но это мама ему прощает — считает, что для мужчины так думать естественно. Если бы ему надо было прощать только это! Бедный Джонни почти уже не смеет появляться у нас — так папа на него рычит. По вечерам я ухожу из дому, и мы с Джонни ходим по улицам и мерзнем, как паршивые собачонки.
Когда Трикси ушла, Энн вздохнула с облегчением и отправилась на кухню выпросить у Ребекки Дью чего-нибудь вкусненького.
— Что, завтра идете на обед к Тейлорам? — спросила всезнающая Ребекка Дью. — Надеюсь, этот старый бирюк будет вести себя прилично. Если бы они обращали поменьше внимания на его фокусы, он бы пореже их устраивал. Знаете, мисс Ширли, я уверена, он получает удовольствие, наводя страх на весь дом. Да, надо согреть молоко для Проклятого Котяры. Вот уж избалованная тварь!
Глава десятая
Когда на следующий вечер Энн вошла в дом Сайруса Тейлора, на нее сразу пахнуло холодом. Горничная провела ее в комнату для гостей — раздеться и привести себя в порядок. Поднимаясь по лестнице, Энн увидела, как миссис Тейлор шмыгнула из столовой на кухню. Ее бледное и усталое, но все еще милое лицо носило следы слез. Энн стало ясно, что Сайрус все еще не отошел.
Это подтвердила и Трикси, которая тихонько вошла в комнату для гостей и нервно прошептала:
— Ох, Энн, он совсем не в духе. Утром был ничего, и мы немного приободрились. Но Хью имел неосторожность обыграть его в шашки, а папа просто на стенку лезет, когда проигрывает в шашки. Да к тому же он застал Эсму перед зеркалом — стоит и любуется собой, как он выразился, — и, выйдя из ее комнаты, запер за собой дверь. А бедняжка просто думала, понравится ли ее наряд Ленноксу Картеру. Она даже не успела надеть свои жемчужные бусы. А взгляни на меня! Я не посмела завить волосы — папа признает только натуральные кудряшки… Что это за прическа — страшно посмотреть. Впрочем, как я выгляжу, неважно. Главное, что он с нами со всеми вытворяет. Выкинул цветы, которые мама поставила на обеденный стол, а она так старалась подобрать красивый букет… и не разрешает ей надеть гранатовые сережки. Давно уж он так не заводился, пожалуй, с прошлой весны, когда приехал с запада и увидел, что мама повесила на окна гостиной красные гардины — он, видите ли, больше любит лиловый цвет. Энн, миленькая, постарайся за столом побольше разговаривать, если он будет молчать. А то мы все пропадем!