Перейдем в Италию: развитие народной литературы в XIII в., слишком мало изученное по отношению к северным итальянским окраинам, совпало в последней области с обратным движением французских катаров, спасавшихся от альбигойского погрома. Под этим совокупным влиянием могли состояться тогда же переводы любимых у катаров легенд, часто попадающиеся в рукописях: легенды о крестном древе, Никодимово евангелие, «Видение Павла апостола». Последнее, вместе с апокрифической книгой Исайи, переведенной на латинский язык каким-нибудь итальянцем, могло быть памятно Данте, когда он строил план своего ада и последовательность небес. В XII песне «Ада» он показывает знакомство с Никодимовым евангелием, точно так же как легенда о крестном древе дала ему краски для известного видения в XXXII песне «Чистилища»:
То же самое явление должно было повторяться и в тех славянских землях, куда проникала богомильская проповедь и, вместе с ней, отреченные книги. В том и другом случае результаты должны были оказаться одинаковы, потому что из литературы иноверческие легенды приходили в народ, фантастическому складу которого они отвечали, и далее продолжали действовать путем устного слова. Когда выдержки из отреченных книг встречаются уже в «Исповедании христианской веры», будто бы представленном великому князю Владимиру, в летописи Нестора, в так называемом Святославовом изборнике, в «Хождении Даниила Паломника»{258}, мы поймем, под каким влиянием произошли космогонические сказки в духе богомильства, в которых сотворение мира приписывается совокупному творчеству Бога и дьявола. Такие сказки недавно были записаны в Болгарии и в России. Мы поймем также, каким путем проходила в наш былевой эпос значительная часть мотивов и даже имен, первоначально чуждых ему: вроде рек Сафата и Израя, с библейским колоритом названий, и Амелфы Тимофеевны, переделанной из Амемефрии, Амемфрии (Амемфия, Мемфия) апокрифических «Заветов двенадцати патриархов». Необходимо предположить очень долгое и невозбранное обращение в среде русского народа ложных сказаний и воззрений, чтобы объяснить себе богатство апокрифического, преимущественно богомильского материала, наполняющего наши заговоры и суеверия, нравоучительные трактаты вроде «Слова о злых женах» и «Сказания о происхождении винокурения»; наконец, наши духовные стихи. Известно, что одну из их любимых тем составляет легенда о Варлааме и Иосафате, апологами которой охотно пользовались проповедники западных катаров; но и старший, основной стих наших калик не только коренится в представлениях дуалистической ереси, но и определяется составом ее главной, учительной книги, содержание которой он сохранил иногда вернее дошедших до нас русских текстов апокрифа. Я говорю о так называемой Глубинной (не голубиной!) книге. Источником этого стиха не была «Беседа трех святителей», поздний апокриф, создавшийся, может быть, по образцу «Вопросов Иоанна»; тем менее «Повесть града Иерусалима», иначе «Беседа Иерусалимская» и т. п., которая, по нашему мнению, не что иное, как видоизменение той же Глубинной книги, еще теперь сохранившееся в форме духовного стиха и записанное старинными грамотеями в прозаическом пересказе рукописей. Источник Глубинной книги я нахожу в апокрифических «Вопросах Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской», известном Secretum западных патаров. «Вопросы» начинаются таким образом. «По възнесени господа нашего Исуса Христа, азъ (Iwаннъ), въшедшу ми на горя Фаворскя, на нейже показа намъ Господь пречистое свою божьство, не могящимъ намъ вьзирати, падохомъ ницъ на земли. И вьшедшоу ми на мѣсто то, зрѣхь сочима своима на небо и ряцѣ свои вьздѣвь, молѣхся Богоу и рѣхъ: Господи, сподоби мя раба твоего быти и услыши гласъ мой и научи мя со пришествіи твоемъ; егда хощеши прити на земля, что хощетъ быти слъньце и луна и звѣзды?… (Открый ми), вѣдѣ бо, яко послушаеши мене раба твоего». И створихь 7 дни моляся, и по семъ вьсхыти мя соблакъ свѣтелъ и постави мя врьху горы пр\дъ лицемь небесьнымъ. Слы- шахъ глась глоголіящь ми: Вьзри рабе господень Ісоаннъ». И вьзрѣвь и видѣхь небо сотъврьсто и исхождаше изъ утре небесъ вьні ароматна и благояханіе, видѣнія свѣтлость многа зѣло, паче слъньца свѣтлѣе. И пакы слышахъ гласъ глоголіящь ми: вьзри, праведны Іωаннъ. Вьзрѣвь сочима своима и видѣхт книгы лежящя, равьны яко сь мирь (равно 7 горъ) тьлыща ихь, а долгота ихь его же умь чловѣку не смыслить, имяща 7 печати. И рѣхь: Господи, услыши гласъ раба твоего и соткрый ми, что есть писано въ книгахъ тѣхъ? И слышахъ гласъ, глоголіящь ми: Слышыи праведный Іωаннъ: сия книгы, яже видиши тоу, сять писана, яже на небеси и на земли и въ безднахъ, со всѣкой вещи чловѣчь- стѣй, (и всякому дыханію небесному и земному, правда и кривда). И рѣхь: когда хотятъ бытк, Господи, и что хотятъ принести врѣмена та? И слышахъ гласъ, глоголіящь ми: Слыши, праведный Іоаннъ и т. д. И пакы рѣхь азь Іωаннъ: Господи, а потомъ что хощеши створити? И слышахъ гласъ, глоголіящь ми» и т. д. Вопросы и ответы между Христом и апостолом Иоанном продолжаются в этом роде до конца апокрифа, без всякого отношения к таинственной книге, помещенной в начале видения. Я уже имел случай указать, как представляются мне отношения этих «Вопросов» к их богомильской редакции, к сожалению, утраченной. Обратимся теперь к стиху о ГУгубинной, или по народной переделке Голубиной (голубиная, лебединая), книге. Она выпадает из тучи посреди поля Сарачинского «по стороны святого града Иерусалима» на Фаворскую гору при царе Давиде, «при его сыне Соломоне». Сравните с этим, что говорится далее о Фаворе: что она всем горам мати, потому что на ней преобразился Иисус Христос. Книга эта зовется Евангельской, Божественной, Божией; писал ее сам Христос (или Исай пророк святой), читал ее сам Исай пророк (или Иван Богослов), или «писал эту книгу Богослов Иван, читал эту книгу Исай пророк»: знаменательные указания на апостола Иоанна и на Исайю, апокрифическое видение которого чтилось богомилами; в одной редакции стиха он даже попадает в число «царей набольших», съехавшихся к Глубинной книге: Исай-царь.
Величина книги представляется такой же необъятной, как и в апокрифе, только выражена она более реальными чертами: долины книга сороку (тридцати) сажон (локтей), в ширину двадцати сажон (локтей), ее в руках не сдержать, на престол не взложить, читать ее не вычитать и т. д.
и его совопросник Болот (Волотоман, Вол онтоман, Молотомин, Владимир) Волотович.
108