1 Аскольдов С.Л. Религиозный смысл русской революции // Вехи. Из глубины. М., 1991. С. 247.
Проблема добра и зла оказалась также в центре нравственных исканий Л.П. Карсавина (1882-1952); однако он рассматривает ее не с культурно-этнологической, а с метафизической точки зрения. Карсавинская метафизика добра и зла явилась последним всплеском русской этической мысли перед ее расколом и разрывом традиций. Отсюда тот пафос “всеединства добра”, которым пронизаны этические построения Карсавина. Нравственная тема занимала одно из ключе-
856
вых мест в карсавинской “метафизике всеединства”. Сама по себе нравственность, по мысли Карсавина, фиксирует и выражает момент разъединения твари с Творцом, представляя собой своего рода “индивидуализацию всеединства”. Эту мысль Карсавин с неизменной последовательностью развивал во многих своих работах, и в особенности таких, как “Saligia”, “О свободе”, “О началах”, “О личности”. Но только в объемной статье “О добре и зле” (1922) он дал законченный очерк своей этики.
Свое исследование Карсавин начинает с установления “основной апории этики”, суть которой в противоречии между субъективным и объективным добром. С одной стороны, добро есть то, что я “одобряю” и признаю таковым в качестве добра. Но, с другой стороны, добро есть и нечто объективное, вынуждающее меня признать его в качестве образца, идеала добра. Карсавин анализирует различные варианты решения этой антиномии и приходит к выводу, что снятие противоречия возможно только признанием того, что добро всеедино по своей природе. “Высшее одобряющее начало, которое есть я сам и в то же время есть не я, а нечто, меня самого одобряющее и потому высшее, является необходимым условием существования добра и содержит в себе всяческое добро. Оно - всеединое добро” [1]. Отсюда Карсавин приходит к мысли, что “Я” есть “несовершенная индивидуализация всеединого добра”.
1 Карсавин Л.П. О добре и зле // Карсавин Л.П. Малые сочинения. СПб., 1994. С. 253.
Благодаря этому снимается противоречие между добром объективным и субъективным, абсолютным и относительным, лежащее в основе классической сократовско-аристотелевской традиции этики и оределяющее сам предмет этики, обособленность последней в системе философских знаний. Идея всеединого добра вновь интегрирует этику в метафизику. Там, где нет противоречия между абсолютным и относительным, объективным и субъективным добром, стирается различие и между добром и злом (что и происходит в дальнейшем у Карсавина), там нет и этики как абстрактной теории морали. Не случайно, что всеединое добро, по Карсавину, не отвлеченно, а конкретно в его индивидуализации и символах (“Высшее выражение добра - не норма, а Иисус Христос”). Поэтому в строгом смысле слова у Карсавина и нет этики как таковой. Его учение о добре и зле является органическим моментом его метафизической системы.
857
От идеи всеединого добра Карсавин приходит к положению о тождестве добра и бытия: “Всеединое добро не что иное, как всеединое бытие; всеединое бытие не что иное как всеединое добро”. В свете тождества бытия и добра Карсавин рассматривает проблему соотношения добра и зла. Согласно Карсавину, стержнем нравственной философии следует считать не принцип различения добра и зла, а принцип всеединства добра. Познавший зло, как отличное от добра бытие, подчеркивает Карсавин, потерял уменье отличать добро от зла и самого добра больше не видит. Для существования и опознания добра нет никакой необходимости во зле как в чем-то ином, добру противостоящем и его отрицающем. Не злом определяется добро, так же как не ложью истина и не небытием бытие.
Но как добро может быть добром без противостояния иному? - спрашивает Карсавин. Это возможно благодаря тому, что добро определяет себя через самостановление как “еще не” и “уже не” добро. В ограниченном материальном мире это становление, будучи и само умаленным, может давать самые разные, в том числе и ничтожно малые степени добра, которые мы в своем несовершенстве расцениваем как “зло”. В этой части своего исследования Карсавин опирается на авторитет отца церкви Григория Нисского, учившего, что “зло есть лишение добра”. Развивая эту традицию, Карсавин делает вывод, что зло есть “недостаток бытия или добра”, что “зло - ничто, ибо недостаток, отсутствие, лишенность не может считаться бытием”. Поэтому и конкретное, житейское зло является только недостаточным добром, обнаруживающим свою недостаточность через противопоставление полноте бытия. Конкретное зло при ближайшем рассмотрении “разлагается” на нечто сущее, а потому и доброе (в силу тождества бытия и добра), и на ограниченность, неполноту, недостаточность выраженного в этом сущем всеединого добра. Так страдание как форма зла есть, по Карсавину, “неполнота самоотдачи и самоутверждения”.