Лейб-медиком султана Селима I был выходец из Испании, вероятно из Гранады, Иосиф Гамон), сын и внук которого один за другим занимали то же положение. Его сын, Моисей Гамон (род. 1490, ум. до 1565), лейб-медик мудрого султана, Сулеймана, благодаря своей опытности и мужественному, твердому характеру, пользовался еще большей популярностью и влиянием. Он сопровождал обыкновенно султана в его походах; из Персии, куда он следовал за Сулейманом в его победном походе, Моисей Гамон привез (1535 г.) ученого Якова Туса или Тавса, переведшего на персидский язык Пятикнижие. Позже Гамон на свой счет велел отпечатать этот перевод вместе с халдейским и арабским. Моисей Гамон считался защитником своих единоплеменников и покровителем иудаизма.
В Турции евреев искали и ими пользовались так же, как знатоками языков и переводчиками, потому что, вследствие своих блужданий чрез страны столь многих народов и языков, они должны были научиться языкам своих притеснителей и благодаря этому приобрели способность говорить на разных языках.
В столице, Константинополе, была очень многочисленная еврейская община, которая ежедневно возрастала благодаря новым беглецам из Пиренейского полуострова и стала наибольшей в Европе, насчитывая, должно быть, тридцать тысяч душ. В ней было сорок четыре синагоги, т. е. столько же общинных групп. Дело в том, что евреи в турецкой столице и в остальных городах не представляли собой замкнутой единой организации, а распадались, смотря по стране или месту своей родины, на различные группы и подгруппы, из которых каждая хотела удержать свою особенность, сохранить свои воспоминания, соблюдать свой порядок богослужения и свои обычаи и даже иметь свою собственную синагогу и собственный раввина. Вся община делилась, поэтому, на одни только землячества, которые обособлялись друг от друга и не хотели слиться в одно большое целое. Таким образом существовали не только кастильские, арагонские и португальские общины, но еще более узкие союзы, кордовские, толедские, барселонские, лиссабонские кагалы (группы), помимо немецких, апульских, месинских, зейтунских или греческих. Каждая маленькая община самостоятельно раскладывала среди своих сочленов налоги не только для нужд своего культа, своих общинных служащих, призрения нищих, больниц и школ, но и для своих повинностей по отношению к государству. Государственные налоги, которые приходилось евреям платить, вначале были незначительны, подушная подать с каждого плательщика податей (charag) и нечто вроде раввинского налога, который община делила на три нормы в 200, 100 и 20 асиернов (4,2 дуката) для трех различных по состоятельности классов. Свободной от налогов была только семья врача Гамона. И в европейской Турции сефардские евреи вскоре стали руководителями еврейских общин, которые и приняли обычаи первых.
В первое время туземные евреи, представляя большинство, имели во всяком случае перевес над переселившимися. Должность верховного раввина, после смерти заслуженного, но не оцененного Моисея Капсали, занял потомок переселившейся, вероятно, из Греции семьи, Илия Мизрахи, заседавший, подобно своему предшественнику, в диване при султанах Баязете, Селиме I и, может быть, также Сулеймане, и являвшийся официальным религиозным представителем всего турецкого еврейства. Этот высокий пост он получил также за свою раввинскую и иную ученость и свой прямой, беспартийно справедливый характер. Илия Мизрахи (род. 1455, ум. между 1525 и 1527 г. г.) был воспитанником немецкой школы и, как ученик раввина Иуды Менца из Надуй, был глубоким знатоком Талмуда и строго-набожным человеком; но из-за этого он все-таки не был противником науки. Он знал и преподавал математику и астрономию, читал публичные рефераты о них, как и о Талмуде, и составил руководства по этим дисциплинам, бывшие настолько популярны, что были переведены на латинский язык. В юности он был горячей головой и вел спор с караимами в Турции. На старости Илия Мизрахи стал, наоборот, более снисходителен к ним и высказал свое влиятельное слово, чтоб отвратить от них несправедливость завзято-набожных. Некоторые мракобесы, именно из апульской общины в Константинополе, хотели насильственно нарушить дружеско-соседские сношения, существовавшие в течение слишком полустолетия между раввинистами и караимами. Они собрали членов своей общины и со свитком Торы в руках прокляли тех, кто впредь будет обучать караимов, как взрослых, так и несовершеннолетних, Библии и Талмуду или учить их даже лишь светским предметам, математике, естествознанию, логике или музыке; они прокляли даже тех, которые будут обучать их только азбуке. Слуги-раввинисты не должны были более поступать на службу в караимские семьи. Эти завзято-набожные имели в виду провести глухую стену между верующими в Талмуд и верующими в Библию. Небольшая часть константинопольской общины была очень недовольна этой нетерпимой мерой. Учителя-раввинисты, жившие до того времени доходами с уроков у караимов и имевшие в своих школах одновременно и раввинистских, и караимских воспитанников, жаловались на уменьшение и лишение заработка. Вследствие этого толерантные раввинисты Константинополя также собрались, чтоб уничтожить несправедливое проклятие, объявленное мракобесами. Но последние так нагло и так насильственно повели себя, приведши в синагогу, где должно было произойти совещание, толпу всякого сброда, снабженную дубинами, что собравшиеся не могли даже слова произнести. Так упорное меньшинство, вопреки протесту и добрым намерениям большинства, провело в торжественной форме постановление о проклятии. Тогда против этого, столь же необоснованного и беззаконного, как и насильственного, поступка решительно выступил раввин Илия Мизрахи и в ученом рассуждении развил, как несправедливо и даже противно Талмуду отталкивание караимов. Он ссылался при этом на авторитетное мнение гаона Гая и Маймонида, что раввинисты не только вправе, но даже обязаны относиться к караимам как к евреям. Он указывал мракобесам, что они своей нетерпимой строгостью приведут к упадку образования юношества, так как до сих пор соперничество и желание превзойти караимских сотоварищей служило поощрением раввинских учеников к занятиям. К концу Илия Мизрахи обращал внимание еще на то обстоятельство, что проклятие против преподавания караимам не достигнет цели, так как позже прибывшие в Константинополь испанские и португальские раввинисты и те, которые еще в будущем переселятся, не будут связаны этим, не должны будут обращать на это внимание и таким образом сумеют, как и прежде, встречаться с караимами.