Переселившиеся евреи, испанские или немецкие, в среднем получили в Италия перевес над туземными; в раввинской учености, в общинных делах и иных отношениях всегда те задавали тон. Значительную роль играли вл. Италии потомки Абрабанела. Глава этого семейства, Исаак Абрабанел, был слишком надломлен страданиями и старостью, чтобы суметь сильно влиять в каком бы то ни было направлении; он умер прежде, чем определились отношения (лето 1509). Его старший сын, Леон Медигоу также имел небольшое влияние в своем кругу. Он был для этого слишком большим философом, мечтателем и идеалистом, поэтической натурой, которая неохотно занимается вещами этого мира; поэтому о нем ничего неизвестно с того момента, как он потерял должность лейб-медика главного капитана Неаполя. Влиятельным был только самый младший, из трех братьев, Самуил Абрабанел (род. 1473, ум. ок. 1550). В свое время он считался самым видным евреем в Италии и чтился своими единоплеменниками, как князь. Он один из своих братьев унаследовал от своего отца финансовую науку и, по своем возвращении из талмудической школы в Салониках (стр. 8), занялся, как кажется, ей и применять свои знания в области финансов при вице-короле Неаполя, доне Педро де-Толеда. В Неаполе он приобрел значительное состояние, отцеживавшееся больше, чем в 200.000 цехинов. Богатство он употребил на то, чтобы с своей стороны удовлетворить ставшей наследственной в его семье черте, известным образом потребности, заниматься благотворительством. Еврейский поэт, Саму ил Уске, набрасывает восторженное описание его характера и сердца, «Самуил Абрабанел заслуживает, чтобы его называли Трисмегистом (т. е. трижды великим): он велик и мудр в науке, велик в благородстве и велик в богатстве. Он всегда великодушен со своими сокровищами, помощь для несчастных своего народа. Он выдает замуж в бесчисленном количестве сирот, помогает нуждающимся, старается выкупить пленных, так что он соединяет в себе все те великие свойства, которые ведут к пророчеству.
Для увеличения его счастья небо послало ему спутницу жизни, которая явилась дополнением к его высоким добродетелям, и имя которой, Бенвениду Абрабанелу, современники произносили лишь с благоговейным уважением. Нежно чувствующая, глубоко религиозная и в то же время умная и мужественная, она представляла также образец просвещенного тона и благородного обхождения, чему в Италии придавалось больше значения, чем в остальных европейских государствах. Могущественный испанский вице-король Неаполя, дон Педро, разрешил своей второй дочери, Леонорг, дружески встречаться с Бенвенидой, чтобы первая могла поучиться у второй. Когда эта дочь позже стала супругой Козьмы II Медичи и герцогиней тосканской, она все еще поддерживала свои дружеские отношения с еврейской донной и дала ей почетное имя матери. Эта благородная пара, Самуил Абрабанел и Бенвенида, в которой взаимно соединились нежность, светский ум, теплая привязанность к иудаизму и дружеские отношения с нееврейскими кругами, была в одно и то же время гордостью и якорем спасения для итальянских евреев и всех тех, кому приходилось быть вблизи её. Хотя Самуил Абрабанел не был так талмудически образован, как это рисовал его поэтический почитатель, он все-таки был другом и покровителем еврейской науки. Он вместе со своей молодой мужественной женой пригласил в Неаполь (1518) на должность раввина убежавшего из Португалии, Давида ибн-Дхия, так как община была слишком мала, чтоб на собственные средства содержать такого. В доме Самуила Абрабанела образованный Ибн-Яхия читал рефераты о Талмуде и вероятно также о еврейской грамматике. Так он образовал маленький центр для еврейской науки в южной Италии. Однако Самуил отвел место и губительной кабале; это доказывает, что он не обладал ясным умом своего отца. В его доме кабалист Борух из Беневента, вероятно испанский беглец, читал рефераты о кабале и Зогаре, и, по предложению дурацки влюбленного в кабалистическую мистику кардинала Эгпдио из Витербо, способствовал тому, что бы она сделалась доступной христианским ученым. В кружке бывали и христианские люди науки. Ученик Рейхлина, Иоганн Алберт Видманштадт, человек большой учености и свободных взглядов, который первый в Европе обратил внимание на пользу сирийского языка, в этом кружке пополнил свои знания еврейской литературы.