Существенно, что для индоевропейцев реконструируется лексика, связанная с передвижениями по водным путям. Предметы, связанные с этим кругом понятий, не засвидетельствованы археологически, но это и не удивительно, так как для сохранения деревянных предметов нужны особые условия.
Таковы основные языковые факты, которые могут быть использованы для характеристики экологической среды обитания древних индоевропейцев, их экономического уклада, материального быта. Представляют большой интерес, хотя непосредственно и не связаны с проблемой прародины, исследования индоевропейской социальной организации, семейных отношений, религиозных и правовых установлений.
Одним из наиболее существенных аспектов индоевропейской проблемы является вопрос об абсолютной хронологии процессов, происходивших в дописьменную эпоху. Расхождения в определении хронологических границ индоевропейского единства, как и периода членения индоевропейской общности и выделения отдельных диалектных групп, достигают порой в разных построениях одного-двух тысячелетий. Именно поэтому особенно важен разработанный в сравнительно-исторической лингвистике метод датировки языковых событий (моментов распада праязыковых общностей), так называемый «метод глоттохронологии, исходящий из факта наличия в языках базисной лексики (включающей такие общечеловеческие понятия, как числительные, части тела, самые общие явления окружающей среды, общечеловеческие состояния или действия), которая, обычно не заимствуясь из одного языка в другой, тем не менее подвержена изменениям, обусловленным внутриязыковыми причинами. Установлено, что за 10 тыс. лет около 15% исконной лексики заменяется на новую; по мере углубления реконструкции процентное соотношение несколько сдвигается: так, за 2 тыс. лет изменяется около 28% слов основного фонда, за 4 тыс. — около 48% и т.д. Несмотря на реальные трудности, стоящие перед глоттохронологией (например, она не учитывает возможности резких изменений словарного состава языка, более того, надо постоянно иметь в виду, что она будет давать «заниженную» хронологию по мере углубления реконструкции), она может быть использована в расчетах, отчасти сопоставимых с радиоуглеродными датировками в археологии. Создаются предпосылки для соотнесения реконструируемых данных с определенными по месту и времени археологическими комплексами.
Роль лексики в изучении дописьменной истории народов не ограничивается сказанным выше. Наряду с исследованием основного словарного фонда не меньшее значение принадлежит анализу культурной лексики — обозначению предметов и понятий, которые заимствуются при различного рода языковых контактах. Знание закономерностей фонетического развития контактировавших языков дает возможность определить относительную хронологию этих контактов и таким образом сузить вероятные границы их локализации.
Так, известен ряд культурных терминов, общих для индоевропейского (или какой-то части его диалектов), с одной стороны, и семитского или картвельского — с другой. Еще в конце прошлого века были отмечены отдельные индоевропейско-семитские схождения типа индоевропейского *tauro- «(дикий) бык со семит. *tawr- «бык»; тогда же была высказана идея о возможной смежности индоевропейской и семитской прародины. Индоевропейско-картвельская контактная лексика включает обозначения животных, представителей растительного мира, а также названия частей тела, некоторых элементарных действий и т.п.
Надо отметить ряд лексических заимствований в индоевропейские языки из древних языков Передней Азии — шумерского, хаттского. Выявлены также индоевропейские заимствования в языках древней Передней Азии — эламском, хуррито-урартском. Независимо от направления этих заимствований важен сам факт наличия языковых (а следовательно, и этнических) контактов, препятствующий отождествлению большинства районов Центральной и Западной Европы с индоевропейской прародиной.
В качестве иллюстрации длительных контактов с отдельными группами индоевропейских языков можно привести финно-угорские языки, где наряду с лексикой общеиндоиранского, индоарийского, восточноиранского происхождения обнаружен целый слой протоиранских (по мнению некоторых исследователей, ранних восточноиранских) заимствований, относящихся к скотоводству, земледелию, обозначению орудий, социальной терминологии и т.д. Распад финно-угорского языкового единства датируется временем не позднее середины II тыс. до н.э.; это, следовательно, terminun ante quern для обособления иранской диалектной группы, контактировавшей с финно-уграми где-то в районе Средней Азии.
В вопросах локализации индоевропейской прародины должен учитываться еще один класс лексических единиц — различные географические названия, в первую очередь гидронимы (названия рек), возраст которых нередко может насчитывать несколько тысячелетий. В то же время следует помнить, что наличие на какой-то территории гидронимов той или иной языковой принадлежности еще не исключает возможности более раннего пребывания там другие этноязыковых группировок, поэтому ономастическая аргументация приобретает в некотором смысле вспомогательный характер.
О дописьменном периоде индоевропейской истории сохраняют косвенные свидетельства и другие языковые уровни. Знание фонетических закономерностей и установление грамматических изоглосс позволяют проследить последовательное выделение диалектных групп из некоторой общности: параллельное языковое развитие, наблюдаемое в группе выделившихся диалектов, указывает на вхождение их в относительно замкнутую зону и пребывание в ней в течение определенного времени. Учет фонетических изменений принципиально важен и при анализе заимствований (это единственный способ определить характер последних — общеиндоевропейский, или индоиранский, или восточноиранский и т.д.), и для выявления языковых союзов.
Таковы основные особенности лингвистического материала как источника для реконструкции истории и методы его обработки.
В настоящее время множество точек зрения по индоевропейской проблематике группируется вокруг нескольких основных гипотез, локализующих прародину индоевропейцев соответственно в Балкано-Карпатском регионе, в евразийских степях, на территории Передней Азии, в так называемой циркумпонтийской зоне.
Культуры Балкано-Карпатского региона с глубокой древности отличались яркостью и самобытностью. Этот район вместе с Малой Азией образовывал одну географическую зону, в которой в VII-VI тыс. шла «неолитическая революция»: впервые на Европейском континенте население здесь перешло от присваивающих форм хозяйства к производящим. Следующей ступенью исторического развития было открытие свойств меди; уровень металлургического производства в V-IV тыс. был в этом районе очень высоким и, возможно, не имел себе равных в то время ни в Анатолии, ни в Иране, ни в Месопотамии. Балкано-карпатские культуры этого периода, по мнению сторонников гипотезы балканской прародины (В. Георгиев, И.М. Дьяконов и др.), генетически связаны с раннеземледельческими культурами неолита. Именно в этом регионе, согласно данной гипотезе, должны были обитать древнейшие индоевропейцы. Принятие этой гипотезы как будто снимает некоторые историко-хронологические и лингвистические проблемы. Например, для большинства индоевропейских диалектов значительно сокращается расстояние, которое их носители должны были преодолеть до исторических мест обитания; предлагается несколько иная картина диалектного членения индоевропейского единства, находящаяся в русле классических представлений.
При этом встают, однако, гораздо более серьезные трудности. Прежде всего необходимо учитывать выявленную археологически ориентацию движения древнебалканских культур, которая шла в южном направлении. Продолжение древнебалканских культур IV тыс. обнаруживается на юге Балкан и в Эгеиде, на Крите и Кикладах, но не в восточном направлении, куда должны были, согласно этой гипотезе, перемещаться отдельные группы индоевропейцев. Нет свидетельств и движения этих культур на запад Европейского континента, который начинает «индоевропеизироваться» не ранее II тыс. до н.э. Поэтому в рамках балканской гипотезы остается неясным, где находились носители индоевропейских диалектов после значительных этнокультурных сдвигов в Центральной и Восточной Европе IV-III тыс.