Вассиан проповедует гуманность социальных отношений и социального поведения, его отличает сила эмоционального воздействия. Он решительный и непримиримый противник монастырского землевладения, сторонник его секуляризации. «Аз велю великому князю у монастырей села отнимати», — говорит он в литературном «Прении» с Иосифом Волоц-ким, созданном уже после смерти волоколамского игумена (1515 г.).
В обличительных нестяжательских сочинениях Максима Грека, построенных как трактаты или диалоги на темы нравственности, выделяются социальные проблемы, его этика носит ярко выраженный социальный характер и связана с крестьянской темой. Появляется еще один мотив, лишь намеченный у Вассиана, — критика монастырского ростовщичества. Максим Грек осуждает и крайне жесткие формы эксплуатации, отношение к зависимым крестьянам как к холопам, критикует те явления, которые свидетельствовали о начавшейся эволюции социально-экономического строя России в сторону крепостничества. Его отношение к секуляризации было иным, чем у Вассиана. Выступая против «хищения чужих имений и стяжаний», он осуждал не только монастырские власти, сгонявшие крестьян с земли и лишавшие их небольших «стяжанищ» и «имений» (т. е. движимости), но и секуляризаторские устремления светской власти, хотя делал это крайне осторожно, в достаточно завуалированной форме.
В полемике с нестяжателями писатель-публицист третьей четверти XVI в. Зиновий Отенский выступает апологетом собственности-«стяжания» как всеобщего социального принципа, распространяет его и на светские, и на церковные феодальные корпорации, понимая, что их собственность имеет единую природу. Умный оппонент, он упрекает Максима Грека и Вассиана Патрикеева в непоследовательности: она проявляется и в их собственной жизни (связь с «многостяжательными» монастырями), и в ограничении нестяжательства рамками монастырей. Сам он, полагая, что общество должно следовать единым заповедям, не только не требует «нестяжательности» для всех, напротив, из факта наличия «стяжания» у светских владельцев он выводит его необходимость и для монастырей.
Зиновий Отенский в известном смысле глубже, чем нестяжатели, ощущает социальные противоречия, говоря о неравенстве среди монахов. Он как бы противопоставляет осуждению монастырского стяжательства выразительный образ монастырских тружеников («трудников»): «их руки окоченели, кожа потрескалась, лица искажены, ноги опухли, их беспощадно и жестоко бьют: нищие богаче их… они питаются несоленым хлебом из невеяного овса или толченых ржаных колосьев, капустными листьями…»
Выдвинув на первый план социальные аспекты аскетизма, учение не-стяжателей в наиболее радикальных проявлениях было доктриной пред-реформационного типа, содержащей требование «дешевого монастыря» и критику монашества: осуждались не только нарушения монастырского устава, недостойный образ жизни монахов, но и монастырское землевладение, ростовщичество, эксплуатация крестьян, превышение установленных повинностей, телесные наказания. Авторы нестяжательского направления ввели в русскую литературу тему «нищих и убогих», «униженных и оскорбленных», «бедных людей», привычно ассоциирующуюся в нашем сознании с именами Гоголя и Достоевского. Корни этого мироощущения— в древнерусской литературе. Ее нестяжательская нота, осуждение алчности, приобретательства выросли из аскетических сочинений духовных писателей, требования которых трансформировались в нравственные идеалы и для мирян. Монашество служило образцом в главном устремлении средневекового человека к спасению, поэтому формированию его ценностных ориентаций способствовали некоторые стороны монашеской этики. Нестяжатели оказали влияние на формирующееся национальное самосознание проповедью этических начал, противостоящих стяжательству во всех проявлениях, призывающих к человечности отношений. Их проповедь вживляла в общественное сознание мысли о разумности и умеренности потребления. Аскетический идеал «отвержения мира» сопряжен у ряда авторов с принципом милосердия и милостыни, понимаемым как благотворительность, со служением миру словом и делом.