Тема «мудрого советника» и «благоразумного совета», преимуществ личных заслуг и разума перед знатностью свидетельствует о таких чертах общественного сознания эпохи, как вера в разум, в силу убеждения и слова, стремление к преобразованию общества на разумных началах, идея служения государства интересам народа.
XVI век характеризуется богатством исторического повествования. Своды 1508 и 1517 гг., митрополичья Никоновская летопись конца 20-х годов — наиболее полный свод сведений по русской истории с большим комплексом уникальных известий (отсутствующих в других источниках), включивший в себя и многие произведения древнерусской литературы; правительственная Воскресенская летопись начала 40-х годов; «Летописец начала царства» Ивана Грозного — произведение официальной историографии 50-х годов; Степенная книга 60-х годов — таковы основные памятники историографии XVI в., предшествующие Лицевому (иллюстрированному) своду 60—70-х годов, самому крупному летописно-хронографическому произведению средневековой Руси.
До начала XVI в. летописи, посвященные по преимуществу русской истории, и хронографы — компиляции, излагавшие всемирную историю (Хронограф по великому изложению, Летописец эллинский и римский и др.), существовали и развивались параллельно, оставаясь независимыми типами памятников. В XVI в. создается и эволюционирует новый тип хронографического свода, в котором большое место заняла история Руси и других славянских стран, рассматриваемая как часть всемирной истории: таков Русский хронограф. Его первая редакция была создана в начале XVI в., а затем возник ряд новых редакций, обогащающих как русскую, так и «мировую» общеевропейскую часть памятника (редакции 1599, 1601, 1617 гг. и др.).
В XVII в. традиционный летописный жанр постепенно угасает, но хронографический продолжает развиваться, привлекает новые источники и освещает новые исторические события. Кругозор русской исторической мысли был значительно расширен в Хронографе 1617 г., где использованы в числе других новых источников польская хроника Мартина Бельского, переводные Космографии. Хронограф вносит новые черты в характеристики исторических деятелей, глубже проникая в сложные человеческие характеры (Ивана Грозного, Бориса Годунова, патриарха Гермогена и др.). Образы полны, по определению Д. С. Лихачева, «шекспировских» противоречий, что впоследствии привлекло к ним внимание историографов и драматургов.
Не только Русский хронограф свидетельствует о том, что историческая и политическая мысль XVI в. соотносит судьбы вновь возникшего на Руси «царства» с историей мировых монархий древности и средневековых империй. «Сказание о князьях Владимирских», созданное в основе своей в 10—20-х годах XVI в., связывает русскую государственность с западным миром, с Римом и Византией (рассказы о происхождении русских князей от императора Августа, о передаче императором Константином Мономахом византийских царских регалий князю Владимиру Мономаху); включение легенд в Воскресенскую летопись придавало им официальный характер. Ученый псковский монах Филофей примерно в это же время выступил с концепцией «третьего Рима», каковым, с его точки зрения, становилась Россия со столицей Москвой и главным кафедральным храмом — Успенским собором. «Сказание о Казанском царстве» вовлекает в свою орбиту другие древние мировые центры — Вавилон и Иерусалим, сопоставляя с ними покоренную царственную столицу.
Проблема «вечности» царства—одна из ведущих в общественной мысли XVI в. — перешла в начале XVII в. из сферы историософии и литературной публицистики в живую социальную и политическую практику, когда возник вопрос о сохранении самой государственности: «Плач о пленении и конечном разорении Московского государства», написанный летом — осенью 1612 г. в одном из провинциальных городов, скорбел по поводу «падения… превеликия Россия». Патриотическая публицистика и литература внесли в борьбу с интервенцией реальный вклад, подняли общенациональные темы и сыграли громадную роль в жизни общества. Многие памятники словесности эпохи Смуты — одновременно и исторические сочинения, и литературные произведения. Они проникнуты агитационными задачами, их цель вполне конкретна, находится вне пределов литературы — побудить читателей и слушателей к реальным и немедленным действиям. Поднимается и уровень их художественности, углубляется понимание добра и зла. Литературное открытие первой половины XVII в. — переосмысление деловых жанров. Патриотические агитационные грамоты объединяют деловой стиль и риторику. Их основной пафос — призыв к единению перед лицом иностранного вторжения. Этой же цели служат и картины запустения страны, надругательств над национальными святынями. Даже древнейший, традиционный жанр «видений» служил теперь актуальным политическим задачам; так, «Повесть о видении некоему мужу духов-ну» протопопа Терентия, укреплявшую веру в грядущее спасение от ужасов Смуты, 16 октября 1606 г. по повелению царя Василия Шуйского читали в московском Успенском соборе «вслух во весь народ, а миру собрание велико было». «Новая повесть о преславном Российском царстве», написанная на рубеже 1610–1611 гг., призывала к вооруженному сопротивлению интервентам. «Что стали, что оплошали? Чего ожидаете? — обращался автор к современникам. — Мужайтесь, и вооружайтесь, и совет между собою чините, како бы нам от тех врагов своих избыти! Время, время пришло.