Итак, первая часть трактата — «Добро в человеческой природе» — это нравственность на ступени своей первичной и фактической данности, на ступени того, что дается непосредственно, нравственность в своих первичных данных. Ясно, однако, что нравственная данность в той человеческой природе, которая существует фактически, не находит своего завершения. Как справедливо отмечает А. Ф. Лосев, «нравственная область в человеке доходит самое большее до степени нравственного долга»[1957], который то выполняется, то не выполняется. Рассматриваемая через призму нравственного долга, человеческая нравственность доходит до понятия нравственной цельности* целостной жизни. Как раз в рамках целостной жизни, возникающей в результате исполнения нравственного долга, и совершается переход к сфере надчеловеческой нравственности, которая является предметом рассмотрения второй части трактата — «Добро от Бога».
Хотя в человеческие природе заложены необходимые основания для утверждения добра, вместе с тем нельзя не видеть, что добро пребывает в постоянной борьбе со злом. Стало быть, добро имеет относительный характер, отсюда нравственность должна располагать безусловным началом.
Говоря о религиозном начале нравственности, Соловьев связывает его с религиозным отношением детей к родителям, возникающим в первобытном человечестве. Для детей идея Божества впервые воплощается в живом образе родителей. Почитание умерших отцов и предков занимает первостепенное место в развитии религиозно-нравственных отношений. По словам Соловьева, «не страх, а смерть дает человечеству первых богов»[1958]. Стало быть, религия первобытной семьи определяется представлением отца, или ближайшего предка, сначала живого, а потом умершего, имеющего характер Провидения, из которого вытекает для человека нравственные обязанности — почитания, служения, повиновения.
В дальнейшем в ходе исторического развития образуются боги общинные, племенные, пока, наконец, религиозное сознание не достигнет «идеи всеобщего Отца небесного с Его всеобъемлющим Провидением»[1959]. Именно от этой естественной религии получают свою разумную санкцию все требования нравственности.
В своем понимании нравственности Соловьев сходится с Кантом, этическое учение которого он высоко ценит, называя его «Лавуазье нравственной философии»[1960]. Заслугу Канта в этой сфере он связывает с его принципом априорности, утверждающим автономность нравственных законов, а также с его всеобщим категорическим императивом. Согласно Соловьеву, нравственный закон должен иметь безусловную необходимость, т. е. он должен иметь значение безусловно для всех разумных существ. Стало быть, основание его обязательности не может лежать ни в природе того или другого существа, ни в условиях внешнего мира, в которые эти существа поставлены, но это обоснование должно заключаться в априорных понятиях чистого разума, общего всем разумным существам.
Вслед за Кантом, Соловьев выводит Бога и бессмертие души из нравственности, утверждая этим ее самодостаточность, ее независимость от религии и метафизики. Так у Соловьева читаем: «Создавая нравственную философию, разум только развивает… изначала присущую ему идею добра»[1961]. И тем не менее, даже будучи самодостаточной, философия нравственности не может быть полностью отделена от метафизики и религии, поскольку только богочеловеческий процесс и конечное торжество божественного всеединства формирует фундамент нравственности — действительность сверхчеловеческого добра. По словам Соловьева, «нравственность самозаконна именно потому, что ее сущность не есть отвлеченная формула, висящая в воздухе, а имеет в себе все условия своей действительности. И то, что необходимо предполагается нравственною жизнью — существование Бога и бессмертие души — не есть требование чего-то другого, привходящего к нравственности, а есть ее собственная, внутренняя основа. Бог и душа суть не постулаты нравственного закона, а прямые образующие силы нравственной действительности»[1962]. Действительность Божества не есть вывод из религиозного ощущения, а содержание этого ощущения — то самое, что ощущается. И если есть религиозное ощущение высшего начала, рассуждает далее Соловьев, то «есть то, что в нем дано, что в нем ощущается. Есть Бог в нас, —значит, Онесть»[1963] [1964]. В жизненном, деятельном утверждении Бога заключается сущность нравственности. Добро или Бог ест ее безусловное начало. Задача человека заключается в том, чтобы утвердить свое совершенное единство с Богом.