XVII в. нередко называют “веком науки”. И это справедливо. Научные знания о мире ценились весьма высоко, что подтверждается содержанием и даже формой философии. Философия, участвуя в развитии научного познания и нередко опережая его, стремилась стать “великим восстановлением наук”, если воспользоваться названием сочинений Ф. Бэкона, “рассуждением о методе”, если применить здесь название одного из сочинений Декарта. Философы, подобно Р. Декарту, Б. Паскалю, Г. Лейбницу, порой и сами были первооткрывателями в математике и естествознании. Вместе с тем они не пытались сделать из философии, фактически переставшей быть служанкой богословия, служанку наук о природе. Напротив, философии они отводили особое, ничем другим не заполняемое место: философия должна была выполнять традиционную для нее (со времен Платона и Аристотеля) роль наиболее широкого учения, синтезирующего обобщенные знания о мире природы, о человеке как части природы и его особой “природе”, сущности, об обществе, о человеческом духе и — обязательно — о Боге как первосущности, первопричине и перводвижителе всего существующего. Иначе говоря, процессы философствования мыслились как “метафизические размышления”, если опять-таки воспользоваться названием сочинения Декарта. Философов XVII в. поэтому справедливо называют “метафизиками”. К этому, однако, надо добавить, что их метафизика не была простым продолжением традицонной метафизики, но стала новаторской ее переработкой. Новаторство — отличительная черта философии нового времени по сравнению с традиционалистской схоластикой. Первые философы нового времени, правда, были учениками неосхоластов. Однако они со всей страстью ума и души стремились пересмотреть, проверить на истинность и прочность унаследованные знания. Критика “идолов” у Ф. Бэкона и метод сомнения Р. Декарта в этом смысле не просто интеллектуальные изобретения, а знамения эпох: пересматривалось старое знание, для нового знания отыскивались прочные рациональные основания.
Поиск рационально обосновываемых и доказуемых истин философии, сравнимых с истинами науки, — другая черта философии нового времени. Трудность, однако, состояла в том, что философские истины, как обнаружилось впоследствии, не могут иметь аксиоматического характера и не могут доказываться принятыми в математике способами. Однако Декарт или Спиноза всерьез на это надеялись, пытаясь не просто придать своим сочинениям форму научного трактата (что также контрастировало с художественно-диалогической формой философских произведений недавнего прошлого), но и стремясь вести все рассуждения с помощью “геометрического”, аксиоматически-дедуктивного метода. Впоследствии это увлечение прошло, но стремление ориентировать философию на точные науки оставалось господствующим на протяжении всего нового времени. Еще в XIX и особенно в XX веке стало распространяться мнение, что классическая философия нового времени преувеличивала значение научного, рационального, логического начал в человеческой жизни и соответственно в философском мышлении. И действительно, в массе своей философия XVII — первой половины XIX вв., т. е. именно нового времени (в западной терминологии ее называют “философией модерна”), была рационалистической. Здесь слово “рационализм” употребляется в широком смысле, объединяющем и “эмпиризм”, возводящий все знания к опыту, чувственному познанию, и “рационализм” в более узком смысле, отыскивающий основания и опыта, и внеопытного знания в рациональных началах. Рационализм в широком смысле — это уверенность в способности разума, особенно разума просвещенного, руководимого правильным методом, разгадать загадки природы, познать окружающий мир и самого человека, с помощью здравого смысла решать практические жизненные задачи и в конечном счете переустраивать общество на разумных началах. И непременно с помощью разума постигать Бога. Философы XVII-XVIII вв. вместе с тем интересовались не только рациональным познанием, но и познанием с помощью чувств — к нему особенно внимательны, его достоверность доказывают сторонники эмпиризма Гассенди, Локк, французские просветители. Но и рационалисты — Декарт, Спиноза, Лейбниц — также уделяли немалое внимание чувственному опыту (к которому, однако, относились критически), воле и “страстям души”, аффектам, которые, с их точки зрения, подлежат и поддаются контролю со стороны разума. Словом, XVII и XVIII вв. справедливо считать столетиями рационализма. Но философам этого времени неверно было бы приписывать, что иногда делается, самоуверенный рационализм, ибо и эмпирики, и рационалисты объективно рассматривали недостатки и ограниченности человеческого разума, писали трактаты о необходимости и путях его совершенствования.