Душа Екатерины была многообъемлющей, как её царство; на все она откликалась, но не глубоко. Ум её не был творческим. Нет сомнения, что Екатерина желала добра России, но у неё не оказалось, как у Петра В., в достаточной мере непреклонной энергии, не было беззаветной преданности идее. И в конце концов государство превращалось в пьедестал личной её славы.
Большим и справедливым укором Екатерине является широко практиковавшийся ею фаворитизм. Он, правда, существовал в России до неё и обошел все придворные круги Европы. Елисавета Английская, Мария Шотландская, Христина Шведская и многие др. отметили свои имена в этой области; но любовная одиссея Екатерины с частыми переменами фаворитов разрослась в обширную хронику. Карамзин, говоря о нравах тогдашнего двора, спрашивает: «богатства государственные принадлежат ли тому, кто имеет единственно лицо красивое?» Екатерина была исключительная женщина в умственном, моральном и физическом отношении и не хотела понять, что вместе с другими подчинялась закону женственности[2].
Фаворитизм стоил России колоссальных денег.
«Ея великолепие ослепляло, — писал А. С. Пушкин — приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать и пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве. Много было званных и много избранных... но одно лишь имя Потемкина будет отмечено рукой истории»[3].
Фаворитизм, несомненно, слабая сторона царствования Екатерины, и один Потемким этой стороны не искупает.
Екатерина не могла прожить дня, не прибегнув к перу. Пером она управляла своим царством, пером она воздвигала себе памятник. Фридрих В. писал в назидание потомству «Histoire сие mon temps», Екатерина составляла — свою собственную, её передача фактов явно тенденциозна. Тем не менее «Ея записки» имели огромное значение при оценке её личности, её царствования. Недостатки «Записок» устанавливаются лишь теперь, когда они успели уже оказать большое влияние в деле утверждения Екатерининской славы.
«Только потому, — пишет Валишевский, — что Екатерина открыла силу общественного мнения и сумела использовать ее, она и могла сыграть свою великую роль в истории. Престиж Екатерины в Европе был почти всецело основан на восхищении, которое она внушала Вольтеру; а этого восхищения она сумела добиться и поддерживала его с необыкновенным искусством». Она же открыла и впервые ввела в политику рекламу, как могучее орудие управления.
Открыла она эти секреты благодаря своему недюжинному уму, и воспользовалась ими, благодаря литературному таланту.
Когда гр. Александр Романович Воронцов сообщил из Лондона об оскорбительных для России статьях и прибавил, что он бессилен что-либо предпринять против них, Екатерина ответила: «На сие есть три способа: 1, зазвать автора, куда способно и поколотить его; 2, деньгами унимать или уничтожать и 3, писать в защиту, а у двора, кажется делать нечего». Екатерина хорошо сумела употребить на служение своим целям и свое, и чужое перо (Зибель). «Кёльнский газетчик наделает много шума» — вот магический довод для Екатерины. С общественным мнением она считалась. Она была очень ревнива к своей славе. Любила, когда ее изображали «Минервой» и не хотела перейти в потомство со слабостями и слезами обыкновенной женщины.
Она вела обширную личную корреспонденцию с искусно выбранными лицами. В числе её корреспондентов состояли: «его литературное величество» Вольтер, про которого говорили, что он держит в своих руках четырех королей (Пруссии, Швеции, Дании и России), не считая второстепенных принцев и принцесс, великих герцогов, маркграфов; барон Фридрих-Мельхиор Гримм — этот полу-немец, полу-француз, с которым переписка длилась более двадцати лет; доктор Иоган Георг Циммерман, ганноверский ученый; знаменитость века — математик-энциклопедист Д’Аламбер и такая же знаменитость — Дидро, аббат Шаппо д’Отрош, г-жа Жофрен (M-me Geoffrin) — обладательница блестящего салона в Париже. Станислав Понятовский называл ее «милой маменькой», Иосиф II в Вене останавливался у окна её кареты и разговаривал с нею. — Далее следует создатель конной статуи Петра В., влюбленный в искусство, Фальконет, воин и писатель князь де-Линь, г-жа Виельке (урожденная Гротус), жившая в обширном торговом центре — Гамбурге, Стаккельберг, Олсуфьев и князь Потемкин, особенно в период нахождения его при южной армии. Вот длинный список корреспондентов Екатерины.
2
В Эрмитаже давали пьесу «Médecin par occasion». «Случайный доктор». В ней, между прочим, речь идет о влюбленных женщинах. Артист произнес: «Что женщина в тридцать лет может быть влюбленною, пусть! Но в шестьдесят! Это нетерпимо!» В ту же минуту Екатерина встала и ушла, сказав: «Эта вещь глупа, скучна». Пьесу прервали, спектакль прекратился. Ее страсть влекла к слабостям, непозволительным для властелина. В «Чистосердечной исповеди» она писала: «ну, господин богатырь (Потемкин), могу ли я надеяться получить отпущение грехов?.. Первого поневоле, да четвертого из дешперации... А если б я в участь получила с молода мужа, которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась. Беда та, что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви. В своих Записках она прибавила: «Человек не властен в своем сердце; он не может по произволу сжимать его в кулак и потом опять давать свободу».
3
«С своими широкими замыслами и лучшими намерениями Екатерина II губила страну нравами, разоряла ее тратами и кончила тем, что о ней теперь судят как о женщине слабой и романтичной». Записки Корберона, Рус. Арх. 1911, VI, стр. 195.