Представитель Швеции очутился в очень затруднительном положении. Он отлично знал, что в Финляндии никакого революционного элемента не было и не могло быть, а между тем Павел требовал немедленного подписания Стедингком документа. Не согласиться с мнением вспыльчивого Павла значило вызвать его гнев и на себя, и на Швецию. Присоединиться к его плану являлось равносильным признанию в Финляндии наличности брожения. В то же время Государь приступил уже к обсуждению редакции манифеста, который надлежало опубликовать во всеобщее сведение, в момент вступления наших войск в пределы Финляндии. Во всяком случае, если Швеция и нуждалась в помощи, то лишь в денежной, а не военной. Сказать Павлу Петровичу, что сведения его о настроении умов в Финляндии ложные, никто не решался. Так или иначе, но нужно было достичь того, чтобы Павел не вводил своих войск в Финляндию и не вызвал ненужного серьезного осложнения. Стедингк, наконец, нашелся. Скрывая свое смущение, он сказал, что поднятый вопрос, по основным законам Швеции, требует обсуждения на риксдаге, и потому просит разрешения отправить заготовленный документ к королю Густаву, который будет глубоко тронут этим свидетельством искренней к нему дружбы Павла. Государь желает, чтобы проект похода в Финляндию остался в полной тайне, чтобы о нем не знали даже его министры. Государь требует затем курьера; из его кабинета приносят бланк паспорта. Стедингк спешно редактирует заявление и дипломатически приписывает: «отдавая полную справедливость великодушию» Павла, он обещается согласиться на исполнение его проекта, если в Финляндии окажется беспорядок. Присутствующие понимали, что нужно было дать Государю время успокоиться, и впоследствии он сам откажется от своего странного проекта, поэтому Стедингк советовал королю отклонить предложение в самых осторожных выражениях.
На другой день шведский посол представил вел. кн. Константину Павловичу свои соображения о том, что в Финляндии нет опасного настроения умов, и что Густав IV не нуждается в содействии русского войска. Немного позже сам Павел сознался Стедингку, что в Финляндии все спокойно, и что он напрасно погорячился.
Отношения к Швеции улучшились. Павел доверительно беседовал с Стедингком, который приходил к нему по тайной лестнице прямо в кабинет; он осуждал свою Мать за расточительность, за расходы на фаворитов, толковал о французской революции, австрийском министерстве и т. и. 4-16 декабря 1801 г. между Россией и Швецией был заключен договор о взаимной помощи для ограждения свободы на море. К договору примкнули Пруссия и Дания.
Во время переговоров, предшествовавших договору, Густав IV посетил Петербург (в ноябре 1800 г.). Но этот приезд, вследствие несдержанного характера Павла, к сближению северных монархов не повел. Серьезных причин к раздражению не было, но Павла даже мелочи выводили из равновесия. Заметив красные шапочки на девушках балета в Эрмитаже, Густав, не придавая никакого значения своим словам, сказал: это шапочки якобинцев. — «Может быть, — ответил Павел, — оне существуют в других государствах, но у меня их нет», и резко повернулся к нему спиной. На другой же день после отъезда Густава, Государь послал к нему Ростопчина просить орден Серафима для своего любимца гр. Кутайсова. Король отказал, под тем предлогом, что Кутайсов не имеет Св. Андрея Первозванного. Это окончательно рассердило Павла, и он отнял у высокого путешественника нашу свиту и придворную кухню. Король Швеции вынужден был облечься в полное инкогнито и только благодаря помощи одного пастора достал себе и сопровождавшим его лицам необходимое пропитание. Высокого гостя встретил на границе и проводил М. П. Голенищев-Кутузов. Король любил его военный талант и его занимательную беседу. При встрече он обнял и поцеловал его, при расставании осыпал его знаками своего благоволения.
С декабря 1797 г. М. Н. Голенищев-Кутузов состоял инспектором войск Финляндской инспекции. Командовал он здесь войсками до 1799 г., когда отправлен был в Голландию.
Весной 1800 г. Бонапарт перешел Альпы и одержал победу при Маренго. — Россия оставила неблагодарную Австрию. Бонапарт воспользовался случаем, чтобы сблизиться с Россией. Павел выразил свое сочувствие этой комбинации. Первый консул решил освободить и возвратить, без всякого размена, русских пленных. Государь принял это предложение и для приема их отправил в Париж генерала Спренгтпортена, в качестве чрезвычайного посланника. Граф Панин был крайне удивлен, когда Император Павел сообщил ему, что решился послать Спренгтпортена. «Вы удивлены, — сказал Павел, — вы находите мои выбор странным, но мне кажется, что поступаю весьма последовательно, когда я посылаю изменника к узурпатору».